Участок
Шрифт:
– Да я вот тоже думаю... – посмотрел на него Виталий.
Юлюкин отвел глаза:
– Кто же это мог? Ребятишки, что ли, баловались?
– Чьи?
– Да мало ли. Я просто живу, ворот не запираю...
– Ладно. На попутной уеду, – сказал Виталий. – Или автобуса дождусь. – Вытер руки и пошел со двора.
Тем временем Вадик рассказывал Кравцову то, что узнал от Хали-Гали. Кравцова это почему-то не поразило.
– Ну, мог Микишин зайти. А мог и не зайти. Ты лучше скажи, как там Терепаев,
– Нет пока.
– Это хорошо. Время работает на нас. Но одновременно и против нас, – туманно выразился Кравцов. – А самого Ступина ты не видел?
– Видел, – сказал наблюдательный Вадик. – Он к дороге пошел.
– К дороге? Это плохо...
– Конечно. Он уедет, а ему нельзя.
– То-то и оно. Ты давай иди, анализируй, что нашел. Есть следы какие-нибудь?
– Провода оплавленные. Я, кстати, хотел...
– После, Вадик, после. Говоришь, к дороге Виталий пошел?
– К дороге.
– Ну, значит, и мне к дороге.
И Кравцов пошел к дороге.
Там на обочине сидел Виталий.
Кравцов знал, что перед ним две задачи. Первая: вернуть Виталия. Вторая: объяснить Виталию, что Людмила ему верна и что она его любит. Собственно говоря, вторая задача смыкается с первой: если Виталий поймет, что Людмила ни при чем, у него нет причины уезжать. Ведь не из-за обиды же на то, что его подозре– вают, он принял такое решение. Обида – всего лишь повод.
При этом Кравцов понимал: нельзя уверять, будто ничего не было. Виталия это не убедит. Так люди устроены: им надо, чтобы кто-то оказался виноват. Иначе получится, что они сами виноваты, обвиняя невиновных. Кому же это понравится?
И Кравцов принял решение взять вину на себя.
– Милиция идет! А я думал, ты все в сарае прячешься! – сказал Ступин, полулежа на траве, жуя травинку и глядя в даль.
Кравцов сел рядом:
– Я все объясню. Людмила ни при чем. Меня, видишь ли, жена бросила. Тоже Людмилой зовут. Я уехал сюда. И вот встречаю женщину. И опять – Людмила. Совпадение! Ну, я и начал... Ну, намеки всякие делать. А она с самого начала просила прекратить.
– Может, без подробностей обойдемся? – Виталий приподнялся, сел, тяжело склонив голову, обхватив руками колени и сцепив пальцы до белизны в них.
– А не было подробностей! Я просто... Ну, встречал ее все время. Конечно, это видели. Слухи пошли. Она очень сердилась.
– Могла бы мне сказать.
Кравцов с облегчением услышал в голосе Виталия способность к пониманию положения. И продолжал:
– Ты гордый – и она гордая. В общем... Такая, в общем, история... Грубо если сказать – приставал без взаимности.
Помолчав, Виталий спросил:
– Это что, характер такой или ментовские
– И характер... И привычки, конечно. Но теперь все, теперь до меня дошло.
– Долго до тебя доходит. Тупой ты, как все мусора.
– Вроде того, – вздохнул Кравцов. – Только не надо, Виталя, этого: «мусора». Не нравится мне это слово.
– А кто ты еще есть? Самый последний мусор!
И это стерпел Кравцов. Пришлось стерпеть.
– Ладно, – сказал он. – Главное – вернуться надо. Хочешь, чтобы на тебя думали? Людмила там с ума сходит.
– Это точно, – согласился Виталий, даже будто слегка гордясь этим. – Она даже Юлюкина, как я понял, подговорила, чтобы он машину испортил.
– Ну, вот. По моим предположениям, Терепаев и Лев Ильич к ней сейчас могут прийти. Хорошо ей будет без тебя на вопросы отвечать?
– Они не имеют права ее допрашивать!
– А кого, если тебя нет?
Виталий не ответил, взял сумку и пошел к селу. Кравцов отправился за ним, но по пути заглянул к Вадику.
Он заглянул к Вадику и сказал:
– Ну, есть что-нибудь? На тебя вся надежда!
Вадик ответственно сказал:
– Спасибо, но стопроцентно причину возгорания в данный момент установить невозможно!
– Это я понял еще до пожара, извини! А могут Терепаев и Лев Ильич уцепиться за что-то?
– При желании уцепиться можно за что угодно. Горючее, например, хранилось не как положено.
– Ты-то откуда знаешь?
– А и знать нечего. Если горючее было, уже из одного этого следует, что оно хранилось не как положено.
Кравцов не стал вникать в типичный образец анисовской логики, его волновало другое:
– Ступина могут в этом обвинить?
– Вполне. Как начальника мастерских.
– Так. Дальше.
– Дальше? Вот, видите, – указал Вадик на черные обрывки проводов, разложенные на газете. – Провода обгорели по всей мастерской. Но вот тут они не просто обгорели. Характер обрыва и оплавления свидетельствует о коротком замыкании! – торжественно заключил Вадик. – Которое могло произойти и во время пожара, но могло и стать его причиной! Ветхие провода были. И проведены с нарушениями, открытым способом.
– Интересно! А в этом кто виноват?
– Да никто. Или советская власть. При ней еще мастерские строили, и провода пустили как попало. Между прочим, я к Мурзину сбегал и спросил насчет проводки, так он даже разозлился. Говорит: сто раз предлагал Шарову-старшему электричество и в мастерских, и на винзаводе поменять. Везде старые провода. А Лев Ильич жмется, денег жалеет.
– Вадик! – воскликнул Кравцов. – Да ты сам не представляешь, какую ты мне замечательную вещь сказал!