Участок

Слухи в Анисовке распространяются, конечно, не со скоростью света.

Гораздо быстрее.

Вы скажете: этого не может быть, любой ребенок знает, что скорость света равняется примерно 313 323 км/сек. в вакууме, если же не в вакууме, а у нас на Земле, включая Анисовку, все равно получается довольно много: примерно 157 131 км/сек.

Володька Стасов, например, въезжая вечером в Анисовку и переваливая через гору, любит посмотреть, как свет фар его трактора сейчас же упирается в облака и там пляшет, повторяя ковылянье колес по ухабам. Иногда облаков нет, но видна зато звезда Сириус, до которой свет Володькиных фар теоретически мог бы долететь, как опять же любой ребенок знает, всего лишь за 8,6 светового года;

Кто спорит?!

Но представим: Володька еще не въехал на бугор, а свет уже пляшет на облаках и уже летит к Сириусу. Он не только не въехал, он даже еще и фары не включил и вообще не сел еще на трактор, а ремонтирует его сто первый раз за лето – а свет полетел! Может такое быть? Нет. Поэтому анисовские слухи и быстрее света: они часто возникают еще до того, как что-то случилось.

Судите сами: Василий Суриков прошлым летом поехал в областной центр, в Сарайск, продавать старый «Москвич» покойного отца, чтобы купить «копеечку», тоже старую, но поновее все-таки. И продал, и купил, и поехал на ней, но тут же ему почему-то взгрустнулось об отцовской машине, он задумался и вот так вот грустно и печально втемяшился в бок чужой машины. Или чужая машина боком в него втемяшилась – неважно. Важно другое: по записям милиции, показаниям свидетелей и утверждению самого Сурикова авария произошла в три часа дня. Но за полтора часа до этого в администрацию Анисовки позвонил из Сарайска кто-то из родственников и истошным голосом сообщил, что, дескать, Вася попал в аварию. Этому свидетели: глава администрации Шаров, принявший звонок, жена Василия Наталья Сурикова, которой Шаров тут же передал новость, и старик Хали-Гали, который всегда все узнает первым или по крайней мере вторым – без всяких звонков.

Потом допытывались: кто звонил, кто напугал, как это могло случиться вообще?

Не допытались, и факт остается фактом: об аварии в Анисовке узнали еще до аварии. А вы говорите: скорость света...

И о приезде нового участкового на место утонувшего Кублакова узнали раньше, чем он приехал. Узнали, что зовут его Павел Сергеевич Кравцов, что лет ему около тридцати, звание – старший лейтенант. Женщины, стоя в магазине у Клавдии-Анжелы, обсуждали его семейную ситуацию. Жене он изменял направо и налево, пользуясь служебным положением, вот она его и выгнала. Такова была одна версия. Наоборот, жена изменяла ему налево и направо, пока он гонялся за преступниками, вот он и ушел, и решил с горя уехать в деревню. Это вторая версия. По третьей версии Кравцов, сказав жене, что идет на важное задание до утра, отправился к любовнице, но та куда-то отлучилась, пришлось ему возвращаться среди ночи домой, а там у жены тоже любовник, он в него стрелял из пистолета, убить не убил, но сильно напугал, а любовником оказался племянник аж самого губернатора, тот пожаловался дяде, и дядя-губернатор, рассердившись, приказал загнать Кравцова куда-нибудь в ссылку. Участковым, например, что для оперативного работника унизительно, да еще и в деревню, что унизительно вдвойне. Из-за этих версий женщины много спорили, но сошлись в одном: новый участковый человек, несомненно, пьющий. Трезвому жена изменять не будет, да и сам он себя соблюдет.

Мужики же, собравшись в саду у Мурзина, семейные страсти Кравцова не обсуждали. Не потому, что они их не интересовали: тоже люди, у всех, что поделаешь, жены есть. Но у самого Мурзина жены нет – сбежала не так давно с заезжим ветеринаром, вот они и щадили его чувства, не касались семейного вопроса. Они уверенно говорили: дело не в этом. Дело в том, что Кравцов тронул одного крупного бандита, которого трогать было нельзя. Кравцов выследил этого бандита, ворвался к нему, застал на месте преступления – за подсчетом награбленных денег, арестовал, посадил в следственный изолятор, но бандит тут же обратился к сарайским начальникам, которые, по убеждению анисовцев, сами бандиты, только официальные. И арестованного отпустили под залог в миллион долларов, после чего он срочно уехал в Англию со странными словами: «Там наших много!» А Кравцова решили запихнуть в село. При этом в село не очень далекое и не совсем плохое – чтобы он не обиделся окончательно и не наделал глупостей. Правда, рассудительный Куропатов возразил, сказав, что, по его сведениям, Кравцов не такой уж старательный оперативник. Наоборот – ленивый и глупый. И по глупости поймал бандита не того, какого велели, а совсем другого, честного.

– Это как же – честный бандит? – тут же ехидно спросил Мурзин.

– Ну, это такой, который, конечно, тоже грабит, но по совести.

– Как это – грабит по совести? – не унимался Мурзин.

– Ну, то есть последнее не отнимает.

– Последнее у человека – жизнь! – поднял палец Мурзин. Его после ухода жены все время тянуло на какую-то философию.

– Вот я и говорю, – согласился Куропатов. – Грабить грабит, но жизнь оставляет. Тоже ведь не всякий так сделает.

И мужики эту мысль одобрили: действительно, по нынешним временам грабить, оставляя жизнь, это если не честно, то справедливо. А если не справедливо, то хотя бы по-доброму. Мог бы убить? Запросто. Но – не убил. И на том спасибо.

Сошлись в одном: новый участковый – человек, несомненно, пьющий. Ибо арестовывать без спроса бандитов – честных или прочих – можно только спьяну или с похмелья. Однако если женщины отозвались о пьющести Кравцова с осуждением, то мужики подмигнули друг другу и цокнули языками, как бы говоря: наш человек!

И только Хали-Гали, как всегда, имел свое особое мнение. Хали-Гали ведь всегда видел в худшем лучшее, в лучшем худшее, во лжи правду, в правде ложь, то есть в любом явлении – противоположную сторону, которая, однако, на самом деле часто и является лицевой. Хали-Гали сказал:

– В командировку его прислали. Утопление Кублакова расследовать. Расследует и уедет.

От его версии отмахнулись как от самой простой и неинтересной.

И никто не предполагал, что новый участковый явится не один.

Никто не предполагал, что новый участковый явится не один.

Он явился с собакой. Собака диковинная. Одна кличка чего стоит: Цезарь. Хотя, положим, в Анисовке есть у собак клички и чуднее. У Савичевых, например, кобеля зовут Маркиз. А Стасов-старший, отец Володьки, зовет свою беспородную лохматую псину Камиказой. То есть от слова и понятия «камикадзе». За что? За то, что кудлатая эта хриплобрехая тварь смело бросается под колеса любого транспортного средства, которое проезжает мимо дома Стасовых. Трактор, грузовик, мотоцикл ли едет – тут же Камиказа выскакивает, лает до визга и воя, гонится, провожая до конца улицы. Ей и лапы отдавливало, и хвост прищемляло, и Геша на своем самодельном мотоцикле однажды ее вовсе переехал, но она не успокаивается.

– Дура ты, Камиказа! – не раз говорил ей Стасов. – Чего ты достигаешь, скажи, пожалуйста? Напугаешь, что ли? Остановиться заставишь? Или, думаешь, они тут больше ездить не будут? А?

Камиказа, естественно, молчит, опустив хвост и глядя в сторону. Если бы она умела говорить, то сказала бы, что это выше ее. Это как талант, когда важен не результат, а процесс. Это как стихи. Поэт ведь иногда и не хочет сочинять, а стихи сами в голову лезут. И она тоже не всегда с охотой бросается на машины. Иногда разнежишься на солнышке, задремлешь, размечтаешься о куриной косточке или о соседском, извините за откровенность, кобеле, но тут слышится тарахтенье трактора или натужное и глухое жужжанье грузовика – ноги сами собой вскакивают и бегут, из горла сам собой вырывается брех, не может она собой владеть, вот и все. Притом что в остальном собака скромная, не наглая, людей сроду не трогала и не имеет даже привычки лаять на них – даже если они забредут во двор темной ночью и поволокут что-нибудь. Этого, впрочем, ни разу не случилось.

Необычное в Цезаре было – внешность. Когда Кравцов, приехавший поздно и тихо, вышел утром из дома покойного Максимыча, где его поселили, все, кто увидел эту собаку, ахнули: ну и чудище! Лапы враскоряку, колесом, уши вислые, тело длинное, голова огромная, морда вся в складках, глаза красные... И по глазам не поймешь, что у этого чудища на уме. Но потом поняли: на уме у Цезаря одно только добродушие. Очень деликатный и ласковый оказался пес и совсем не гордый, несмотря на редкую свою породу – бладхаунд. Приглядевшись же, можно было увидеть в его глазах еще и грусть. Может быть, он грустил о прежнем хозяине – том самом бандите, который в спешке, уезжая в Англию, безжалостно оставил его, так что пришлось Кравцову приютить Цезаря. Собака ведь, принадлежа бандиту, убийце или, напротив, какому-нибудь учителю пения, как правило, понятия не имеет, что хозяин именно бандит, убийца или учитель пения. Он – Хозяин, и это главное.