Участок
Шрифт:
– А ты за меня не обещай! Обещает он! – возмутился Суриков, несмотря на то, что Шаров, пряча лицо от участкового, исподтишка шевелил бровями и губами, выкатывал глаза и, казалось, чуть ли не ушами двигал, чтобы привлечь к себе внимание Сурикова и мимикой утихомирить его, упросить не рыпаться и не злить милиционера.
Но Суриков его стараний словно бы и не замечал. Пришлось Шарову высказаться вслух:
– Держи себя в руках, Василий! – и Кравцову: – Давайте так решим. Сейчас он просит прощения,
Василий отвернулся. Не в его характере было просить прощения. Да и за что?!
– За что? – спрашивала Наталью ее мать, которая уже прослышала, что зятя забрали, и прибежала расспросить дочь, в чем дело.
– А вот за это! – показала Наталья на ссадину. Она была полна решимости. Сколько можно, в самом деле, терпеть? Нет, в общем-то, Василий человек неплохой, когда не пьян и не с похмелья, но то-то и оно, что пьян он в неделю раза три – и с похмелья, легко сосчитать, столько же. Три да три – шесть дней получается. Неделя с одним выходным.
– И правильно, доча! – одобрила мать Наталью. – Так с ними и надо, паразитами! Это ужас какой-то, что они с нами, с женщинами, делают! Только, говорят, ты его чуть ли не сама сдала?
– Уже говорят?
– Говорят.
– Ну, и сдала.
– Это зря. Другое бы дело, если б его взяли на улице, у клуба или еще где. А тут из своего дома, получается, выковырнули. Получается: родного мужа ты в милицию упятила. А то и в тюрьму! Люди не похвалят, доча, понимаешь ты?
– А мне очень надо, чтобы они хвалили! – хмуро сказала Наталья. Но слегка призадумалась.
А по селу двигалась процессия: впереди Шаров с велосипедом, за ним Суриков в наручниках, за Суриковым Кравцов, за Кравцовым – Цезарь. А за Цезарем увязался пацаненок, ростом не намного выше собаки. Он был в восторге. Круглил голубые свои глаза, вертел белесой стриженой головой и на ходу показывал руками от земли до высоты Цезаревой холки: надо же, какая здоровая собака!
Местные собаки подняли хай, но, надо заметить, при этом не показывались. Только Маркиз гордо встал посреди улицы, поджидая соперника, но вскоре, презирая долгое ожидание, удалился.
А Кравцов меж тем кое-что вспомнил. Он вспомнил то, о чем ему дали некоторые сведения перед тем, как послать в Анисовку. Вспомнил он также свое правило: задавать неожиданные вопросы в неожиданное время и в неожиданном месте. Поэтому взял да и спросил Шарова:
– Андрей Ильич, правда, будто вашего участкового кто-то утопил?
– Кублакова-то?
– А я бы утопил. С удовольствием! – сказал Суриков.
– Мало тебе? – воскликнул Шаров. – Еще это на себя навесить хочешь?
– Все равно пропадать!
Кравцов внимательно глянул на Сурикова и понял, что перед ним – первый подозреваемый!
Пока мать Натальи разговаривала с дочерью, мать Сурикова решила прибежать непосредственно к месту событий. Увидев сына в наручниках, она заахала, запричитала:
– Вася! Это что они делают-то? Да что же это такое-то, а? Андрей Ильич? Я даже не поверила, говорят, Васю связанного ведут! А правда, оказывается! В железо заковали! Вы чего делаете, а? Господи, сынок ты мой!
Суриков угрюмо покосился на нее и попросил:
– Мам, отойди!
– Не отойду! Ни за что человека взяли!
– Он сам виноват, тетя Оля, – объяснил Шаров. – Наталью измордовал чуть не до смерти.
Тетя Оля, услышав это, вскрикнула и стала приговаривать, лупя сына ладонью по плечу (впрочем, не очень сильно):
– Ах ты орясина! Хулиган ты такой! Чего вздумал, дурак!
И обратилась к Шарову:
– Андрей Ильич, я уж его сама поучу! Я ему крапивой напомню по голой заднице, как маленькому!
– Это к нему вот, – хмуро кивнул Шаров на Кравцова.
– Вы уж отпустите его для первого раза, товарищ хороший! – ласково улыбаясь, забежала тетя Оля перед Кравцовым. – Он тихий уже, я же вижу! Сейчас возьму его домой, никуда не выпущу. И вы пойдемте тоже к нам, яишенки покушаем, курочку!
– Извините, в другой раз! – сухо сказал Кравцов, намекая интонацией, что разговор о курочке и яишенке сейчас неуместен.
И тут тетя Оля вдруг вцепилась в Сурикова и закричала:
– Не пущу! Бери и меня тогда! Вяжи, цепляй железо на меня! – Она выставила руки. – На!
Кравцов был в замешательстве. Ему приходилось сталкиваться с сопротивлением при задержании, иногда очень упорным и опасным, со стрельбой, с погоней. Но тут стрельбы и погони нет, мать в сына вцепилась – и что делать? Не отцепишь ведь силой!
– Очень вас прошу, – сказал он ей. – Не надо. Не имею я права его отпустить... Пожалуйста...
Сурикову и самому стало неловко, поэтому он пробубнил матери, отодвигаясь от нее.
– Ты в самом деле... Отцепись, не позорься. Не бойся, обойдется все. Иди домой. Иди, я сказал!
Тетя Оля с трудом разжала руки, но домой не пошла, присоединилась к процессии.
Идут дальше: Шаров впереди, за ним Суриков, за Суриковым Кравцов, за Кравцовым тетя Оля, за тетей Олей Цезарь, а за ним не один, а уже два пацаненка.