Участок
Шрифт:
Цезарь блуждал по городу всю ночь. Камиказа блуждала вместе с ним. Он мало обращал на нее внимания, поглощенный своей целью. Она не обижалась. Если бы она была не собакой, а женщиной, то знала бы: когда у мужчины Дело, его лучше не отвлекать. Впрочем, она и так это понимала.
Уже совсем рассвело.
И вот возле очередного дома Цезарь стал кружить, что-то вынюхивая, а потом сел, поднял голову и начал басовито и равномерно
Утром следующего дня Геша опять мчался по селу с криком:
– Сома поймали! Сома поймали!
Никто в это не поверил.
Но все опять сбежались к омуту.
Куропатов вчера нащупал то, что ему показалось сомом, но потом не сумел найти. С утра вернулся с добровольцами, ныряли долго и упорно – и добились успеха.
Вот Колька Клюев выныривает и кричит:
– Тут метра три, не больше! Он зацепился за что-то! Скользкий, зараза!
– Коля, вылезай! – зовет Даша с берега.
– Да постой ты! – сердится Колька.
– А если он укусит? – боится Даша.
– Дохлый он! Дохлый и холодный! Но здоровый!
Володька Стасов, подогнавший к омуту трактор, просит уточнить:
– Какой, покажи!
Колька разводит руки, показывая диаметр. Володька кричит:
– Мужики, трос помогите размотать! Сейчас подцепим!
Все бросились разматывать трос, прикрепленный к лебедке трактора.
Колька схватил конец и стал с ним нырять, чтобы зацепить речного зверя. Ему помогали все, кто умел держаться на воде.
– Не за хвост только! – командовал Хали-Гали. – У него хвост на конус идет, сосклизнет с хвоста. У морды надо!
– Ха! – крикнул Суриков. – А вчера в гробу лежал!
– Належусь еще, не бойся! – успокоил его Хали-Гали.
Дуганов смотрел, смотрел и не выдержал:
– Между прочим, я пацаненком глубже всех нырял!
– Ну, нырни! – подначил Андрей Ильич. – Или невроз мешает?
– А что, и нырну! Я против этого варварства, но раз уж убили животное, не пропадать же ему!
Дуганов быстро разделся, прыгнул в воду, схватил у Кольки трос, нырнул. Его не было долго.
И вот он вынырнул, продышался и сказал:
– Все. Можно тянуть.
Володька начал осторожно отъезжать, натягивая трос.
Все стояли и ждали.
И вот что-то появилось из воды. Все в тине, в траве, в грязи.
И выползло на берег.
Стало тихо.
Это была часть фюзеляжа самолета, от хвоста до кабины, с обломками крыльев.
Хали-Гали подошел и, счищая грязь с хвоста, где проявилась красная звезда, сказал:
– Тут ихи бомбардировщики летали, а наши истребители сбивали их. А этого, видно, самого...
Володька, соскочив с трактора, подбежал, сунул руку внутрь, пошарил и вытащил остатки шлема.
– Трофей! – обрадовался он.
– Положь на место, – сказал Хали-Гали. Володька положил и сообразил, что и свою кепку надо снять.
Снял.
И другие сняли головные уборы.
Все стояли молча, и это был тот самый момент, когда каждый понимал, что существует жизнь больше,
Пользуясь воскресной свободой, Людмила и Виталий с утра занимались полюбившимся делом: она читала, он слушал. Все того же веселого и обнадеживающего Чехова. «И казалось, – читала Людмила, – что еще немного...»
Тут пролетел Геша на мотоцикле и закричал:
– К участковому жена приехала! К Кравцову жена приехала!
Людмила запнулась. Хотела посмотреть на Виталия, но не решилась, думая, что встретит его взгляд. И напрасно: Виталий тоже не смотрел на нее – потому что боялся встретить ее взгляд. И Людмила продолжила: «Еще немного – и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается...»
Людмила Евгеньевна Кравцова приехала только что. Сегодня рано утром ее разбудил лай, который показался ей знакомым. Она вскочила, посмотрела в окно и увидела Цезаря. Она так испугалась, что, быстро надев футболку и шорты, побежала на улицу и, схватив Цезаря за голову, глядя ему в глаза, начала спрашивать:
– Что? Что случилось? С Павлом что-нибудь? – будто Цезарь мог ответить.
Опомнившись, она позвонила одной из своих верных подруг, Нике. Ника, соответствуя своему имени, была победоносная женщина: самостоятельная, стремительная, прошедшая огонь, воду и трех мужей (со скоростью один муж в два года). Она примчалась на своем огромном белом джипе. Кстати, и сама была блондинка, и любила надевать все белое. И называла себя, шутя, белокурой бестией. Узнав, что Цезарь тоже едет, она, помня особенности его слюнотечения, достала холстину и накрыла заднее сиденье и только после этого пустила туда пса. Тот тяжело прыгнул и сразу же улегся. Камиказа подбежала, села перед дверцей. Не скулила, не лаяла, только поглядывала на Людмилу, понимая, от кого все зависит.
– Это твоя собака? – спросила Людмила Цезаря.
Цезарь не ответил. Но если бы он мог говорить, то сказал бы: «Опомнитись, Людмила Евгеньевна! Когда у человека есть собака, это понятно. Но чтобы у собаки была собака, это что-то невиданное и неслыханное!»
– Ну, чего стоишь? Залезай! – сказала Людмила Камиказе. Уговаривать не пришлось, Камиказа тут же прыгнула и пристроилась на краю сиденья.
Когда приехали в Анисовку, Камиказа, выскочив, тут же направилась к своему дому. А Цезарь бросился к Кравцову. То есть они даже не взглянули друг на друга, не попрощались. И общения особенного меж ними не было, когда они бежали в Сарайск и возвращались оттуда на машине. Тем не менее Камиказа, вернувшись в свой двор, наевшись похлебки с куриными костями и шкурками, которая ждала ее со вчерашнего дня, улегшись на травке возле конуры, потянувшись от усталости, задремала с ясным ощущением: жизнь состоялась. Счастье было. Пусть один раз – но у других и того нет.