Ученье – свет, а богов тьма
Шрифт:
– Нет еще, – заверяем его мы с Киром. Я кошусь на ребенка – он-то откуда знает?
Алтонгирел, однако, мрачнеет еще больше. Айша у него на коленях притихла и, кажется, отключилась от бренного мира, только моргает иногда.
– Плохо, – сообщает Алтонгирел. – Если б начались, можно было бы попробовать отдать ее в учение, а так ждать придется. Не знаю, доживет ли. Надо с Ажгдийдимидином консультироваться, а ты знаешь, как он относится к безродным.
Айша, если это вообще возможно, обвисает еще сильнее. Кир хмурится.
– А обязательно именно
– Он сам был квазаром в детстве, – объясняет Алтонгирел. Я поднимаю брови. – Да, вот, понимаешь теперь, какие духовники из них получаются. Но квазары не рождаются больше одного на поколение. Ажгдийдимидина самого в детстве не распознали, вовремя запечатать не успели, и он еле дотянул до обучения, был одним из самых юных духовников за всю историю. Но он мужчина, для мужчин есть предпочитаемый возраст начала обучения, однако он не обязательный, можно и раньше. Девочка же, пока не станет женщиной, в принципе не может управлять своей силой.
– А нельзя ее как-нибудь, – встревает Кир, – ну, типа подпитывать? Чтобы она не такая дохлая была? Ну вроде как вот вы, Лиза, ставите капельницы с сахаром тем, кто есть не может, или там с искусственной кровью…
– Человек так сделать не может, – решительно отрезает Алтонгирел. – Только бог. Но богам она, видать, не очень-то нужна…
Кир строит мне отчаянные гримасы, намекая на что-то. Да сама догадалась, спасибо.
– Я могу Ирлика попросить, – напоминаю я духовнику.
Он морщится.
– Ты забываешь, что он тебе уже давно ничего не должен. А быть в долгу у бога – не лучшее, что можно придумать. Сама посуди, чем ты с ним расплатишься?
– Рыбой? – усмехаюсь я. – Ну или могу его вышить крестиком во всю стену. Вообще, можно у него самого спросить, что почем.
Алтонгирел снова уставляется на девочку у себя на руках. Как-то он с ней сроднился, прям прирос. Видно, что мучается сомнениями, но в итоге решается:
– Ладно, я не твой духовник, не мое дело тебе советы давать, а со своим духовником ты все равно не общаешься. Делай как хочешь. Только где ты возьмешь Ирлик-хона посреди зимы?
– Ну-у… – Я оглядываюсь. – Кир, ты глазастый, посмотри, нигде вокруг не видно маленького рыжего зверька?
Кир старательно осматривается, потом вылезает наружу и вскарабкивается на купол унгуца – за что уж там можно уцепиться? – и крутится на месте, пока наконец не замечает что-то в стороне леса.
– Есть! Вон сидит, на куницу похожий такой.
Я снова вытряхиваюсь в снег и всматриваюсь в рыжую точку далеко среди деревьев.
– Кис-кис-кис… – зову растерянно. А как подзывают мангустов? – Э-э… Рики-тики-тави?..
В конце концов, когда я дохожу до «гули-гули», мангуст догадывается, что это к нему обращаются, и подбегает поближе, высоко подпрыгивая и ныряя в глубокий снег. Он весь распушился и явно мерзнет, уж очень тут погода не мангустовая.
– Лапочка, можно с тобой как-нибудь хозяину передать послание? – спрашиваю, не очень соображая, какого ответа я жду. Мангуст тоже смотрит на меня озадаченно, растопырив уши. – Мне бы с Ирлик-хоном поговорить, – поясняю.
Мангуст склоняет голову набок и хлопает длинным пушистым хвостом по снегу: раз, два, три… и кувыркается, внезапно пропав из виду.
– Ух, холодина! – слышу я за спиной знакомый голос. Оборачиваюсь – и точно, Ирлик в обличье Змеелова сидит рядом с Киром на куполе унгуца и ежится от холода, несмотря на пушистый лисий полушубок и толстые замшевые штаны. – Лиза, ты не могла меня куда потеплее пригласить?
– Извини! – пугаюсь я, еще не хватало простудить его. – Сейчас унгуц открою, в нем тепло!
Кир во все глаза таращится на бога и вслед за ним соскальзывает в салон. Технически унгуц у нас пятиместный – два сиденья впереди, три сзади. Вот на передние и приземляются Кир с Ирликом, а на задних не так уж много места: с одной стороны Алтонгирел с полулежачей Айшей, а с другой – просторный фильтрующий полог над Алэком в перевозной колыбельке. Я еле втискиваюсь. Алэк от всех перемещений просыпается, так что все равно приходится взять его на руки. Он радуется знакомому дяде и машет ручкой, Ирлик в ответ подмигивает. Алтонгирел, кажется, забывает дышать.
– Да-а, тут потеплее будет, – замечает Ирлик, передергивая плечами. – Так что у тебя тут стряслось?
– У нас тут девочка, – неловко объясняю я, – вот… к-квазар.
– Это я вижу, – кивает Ирлик, по-прежнему озадаченный.
– Я просто подумала, не мог бы ты ей как-нибудь помочь?
Ирлик легонько сдвигает брови.
– Она… – хрипло заговаривает Алтонгирел, прокашливается и продолжает не своим, нервным голосом: – Элизабет имеет в виду благословение стихий.
– Да я понял, – кивает Ирлик. – Я вообще по-человечески хорошо понимаю.
Алтонгирел бледнеет, Кир хихикает, а Ирлик становится коленями на сиденье, перегибается через спинку, нависнув над Айшей, и принюхивается. Мне кажется, у него даже нос удлиняется от усердия.
– Здравствуйте, – сипит Айша и улыбается, но Ирлик никак не реагирует.
– Не, – произносит он наконец, втягиваясь обратно и садясь себе на пятки. – Она в месяц Учока родилась, так что это не ко мне.
– Ты совсем ничего не можешь сделать? – расстраиваюсь я.
– Мочь-то я могу, но вот потом триста лет прятаться от Учока по всей планете в мои планы не входит, – усмехается Ирлик. – Было б дело летом, я бы еще отмазался, а сейчас его сезон, так что извиняй, хозяйка, тут политика. А чего ее в детстве не запечатали?
Я пожимаю плечами, но Айша вдруг отвечает сама:
– Не смогли.
– Как это не смогли? – возмущенно спрашивает Алтонгирел.
– В деревне, где мы жили, духовник пытался, но не смог. А ехать в город у отца денег не было.
– Что-то Учок разошелся, – замечает Ирлик. – На одном фронте гадит, на другом халтурит. Жена ему изменяет, что ли…
– Э-мм… Слушай, Ирлик, – говорю я, не очень желая выслушивать подробности половой жизни богов, – как ты считаешь, она в таком состоянии доживет до обучаемого возраста?