Ученица чародея
Шрифт:
Ах, ну ничегошеньки она не понимает. Какая жалость!
Я же, наоборот, с чувством глубокой благодарности и необъяснимым ощущением, похожим на нежность, залюбовалась широкой спиной Огюстена. Больше никто меня не защищал. Только он. В его присутствии я чувствовала себя увереннее.
На улице парило после дождя, опять стало жарко. Вот он и сбросил сюртук, оставшись в одной рубахе. Теперь было даже непонятно, как он мог показаться мне идиотом. С каждой секундой Огюстен вызывал во мне всё больше симпатий. Потому я с великим сожалением оторвалась от созерцания великана и отправилась выполнять поручения лекаря.
Мне предстояло растереть травы в мелкий-мелкий порошок в ступке, а затем рассыпать их в строгом порядке по маленьким склянкам. Делать это приходилось на кухне, бок о бок с Этьеном. Тот облачился в такой же, как у отца чёрный балахон, и пытался по-своему колдовать над травами. Сын лекаря резал и собирал их в сборы, откладывал какие-то в котелки – наверное, отвары делать.
По-моему, толку от него было, как от кота в мясной лавке. Он то и дело отрывал Софи от приготовления обеда. То дай ему попробовать, то поднеси, то расскажи. К тому же Этьен часто поглядывал на меня и отпускал в мой адрес колкие шуточки. Сам им сильно радовался, а я пропускала мимо ушей – нельзя было злиться и допустить, чтобы милый Огюстен снова превратился в деревянного разрушителя Голема. А ведь как велик был соблазн. Я лишь иногда скашивала глаза на наглого красавчика и фыркала себе по нос. Напустил на себя важности – тоже мне маг и чернокнижник! Недоучка и глупец на самом деле.
Когда Женевьева позвала Этьена к отцу в кабинет, я улучила момент и понесла Огюстену на тарелке колбасы, сыра с половиной багета и большую кружку холодной воды, чуть смешанной с красным вином. От нескольких капель, – подумала я, – вреда не будет.
Увидев меня, Огюстен обрадовался. Был он рад и угощению, но, отпив воды, со вздохом сказал:
– Премного благодарен, милая мадемуазель, всё вкусно. Но я бы с большей охотой выпил вина, ведь как говорил Генрих IV, хорошая кухня и доброе вино – это рай на земле.
Я растерянно развела руками. И он, поняв свою ошибку, добавил:
– Впрочем, великий король был не совсем прав – рай на земле невозможен, если бы рядом не было вас, Абели.
Я зарделась от удовольствия, но нашу беседу снова прервали. К дому лекаря подъехала роскошная карета в упряжи с чёрными, будто лакированными эбеновыми жеребцами. Себастьен поспешно разогнал мастеровых и склонился перед невероятно красивой дамой. Я чуть было не раскрыла рот от восхищения тончайшим кружевом, вспенившимся вокруг декольте и на манжетах, великолепием широких юбок из лилового шелка, пышными перьями на изысканной шляпке…
В животе разгорелась постыдная алчность – я непременно хочу всё такое же. И даже мгновенно представила, как бы чудесно оно на мне смотрелось. Ах, если бы мои косы так же завить в тугие локоны, я бы стала такой красавицей, такой красавицей. Но увы. Я вздохнула.
Видимо, заслышав стук колёс или уловив каким-то мистическим нюхом приезд важной гостьи, на крыльцо выскочил лекарь. За его спиной показался проныра Этьен. Он быстро глянул на даму и хотел было скрыться в прихожую, но тут заметил меня рядом с Огюстеном. Этьен нахмурился и подарил мне уничтожающий взгляд. Всё это произошло в пару секунд, но отчего-то моё сердце ёкнуло, будто я сделала что-то скверное. Пожалуй, я всё же не стану пить отвар, который этот наглец приготовит. Не то наверняка превращусь в ещё одну печальную тень и буду бродить ночью по коридорам жуткого особняка и пугать жильцов.
Незнакомая дама в сопровождении арапчонка в красной, расшитой золотом ливрее и круглой шапочке важно проследовала во двор. Мсьё Годфруа рассыпался перед ней в любезностях, и дама приветливо, хотя и с лёгкой ноткой снисходительности ему ответила. Огюстен протянул мне опустевшую тарелку, но я, увлеченная разглядыванием великосветской красавицы, не приняла ее в руки. Тарелка со звоном ударилась о камни и разлетелась на кусочки. Все обернулись в нашу сторону. Дама тоже. Вспыхнув, я бросилась подбирать останки тарелки.
– Какое прелестное дитя, – услышала я приятный грудной голос.
– Новая помощница, ваша светлость. Прошу простить её неловкость. Она всего пару дней как служит мне, – и он выкрикнул: – Подойди, Абели Мадлен.
Робея, я высыпала черепки из передника на землю, отдала Огюстену кружку и приблизилась к ним. Потупив глаза, присела в глубоком реверансе. Пальцы в кружевной перчатке подняли мой подбородок, и я встретилась взглядом с пронзительными синими глазами красавицы.
– Ты знаешь, кто я, дитя?
– Никак нет, ваша светлость, – ответила я. – Но уже очарована вашей красотой.
– Ах, милая крошка, – мелодично рассмеялась дама.
– Перед тобой графиня Жанна де Веруа, принцесса де Люин, – нараспев продекламировал мсьё Годфруа.
– Для меня большая честь, ваша светлость, – от волнения я с трудом вспомнила, что говорят в таких случаях.
– Мсьё Годфруа, я надеюсь, ваша помощница составит нам компанию? Приятно созерцать подле себя такие ангелоподобные лица. Детка, ты, наверное, во всем как ангелочек?
– Сущий ангел, вы даже не поверите какой, – заверил лекарь. – Но мы, ваша светлость, сначала обсудим то, о чем я писал вам ввечеру? Я бы предпочел обсудить это приватно, а затем Абели Мадлен почитает вам во время процедур или развлечет беседой. Уверяю вас, она будет столько в вашем распоряжении, сколько пожелаете.
– Да-да, безусловно. – Графиня махнула рукой в перчатке. – Пойдёмте. У меня тоже есть к вам дело.
Они направились к кабинету, а я – к разбитой тарелке. Всё-таки приятно, что я так приглянулась самой графине. Интересно, почему это она посещает лекаря, а не он ходит к ней?
Возле меня кто-то присвистнул. Я подняла голову от черепков. Огюстен почёсывал затылок и ошарашенно качал головой.
– Вот уж не ожидал, что к обычному лекарю может пожаловать сама графиня де Веруа! Наверное, ваш мэтр, мадемуазель, не простой лекарь, совсем не простой.
– Возможно… А вы не могли бы меня просветить, кто такая эта графиня?
– Как?! Вы не знаете?! Она же любовница самого короля Савойи, герцога Виктора Амадея!
Из окна кухни показалась суровая Женевьева: