Ученица чародея
Шрифт:
– Мадам, не виноватая я! Бог свидетель, не виноватая! Клодин из-за сундука выскочила и мне под ноги. А я ведро несла с кипятком. Споткнулась об нее. Ой, горе, горе! Не виноватая я, мадам!
– Вон отсюда, шельма! – рявкнула на служанку мадам Рашаль и отчего-то осеклась. Наверное, увидела, как раны затягиваются под моими пальцами.
Не прошло и минуты, малышка Жу-Жу притихла. Еще подрагивая и всхлипывая, она доверчиво прижалась ко мне. От макушки с темными вздыбившимися волосенками сладко пахло молоком. Я поцеловала ее, несмотря на раскаленную боль, лавой растекающуюся по моему телу:
– Все хорошо, куколка моя. Теперь Клодин…
Но к моему удивлению, та тоже перестала рыдать. У хлюпающей носом девчушки, что сидела на колене у старшего брата, от жутких ожогов на коже остались едва заметные розовые пятнышки. А на Этьене лица не было. Он весь дрожал, серо-зеленый, будто его вот-вот вырвет. Святые угодники, неужели Тити?!.
– Мон Дьё! Как это? Как это? – бормотала матушка, подойдя поближе и глядя округлившимися глазами то на меня с Жу-Жу, то на Этьена с Клодин. – Деточки мои…
Сын не ответил. Громко выдохнув, он отпустил сестренку, шагнул к наполненной водой бочке и опустил туда голову. Фыркая, выпрямился, но этого ему, видимо, показалось мало, и Тити одним махом вылил на себя полное ведро колодезной воды, стоящее рядом.
– Фух, Абели, как ты это терпишь? – вскинул он на меня помутневшие глаза. – Это же черт знает, что такое.
– Привыкла, – пожала плечами я и протянула Этьеновой матери исцеленную малышку: – Она в порядке.
– Спасибо, – только и вымолвила разгневанная минуту назад фурия.
Багровое облако над ее головой начало таять, медленно уступая зелено-голубому – ошарашенная мадам, кажется, остывала. И я не удержалась – что мне было терять – выпалила, глядя ей прямо в глаза:
– Пожалуй, мадам, вы правы, во мне что-то определенно не так. Как минимум – эта странная способность целить. А вы бы перестали сердиться. Кровь у вас в висках так и клокочет. Того и гляди случится апоплексический удар, а воскрешать я не умею.
Мадам Рашаль кивнула как-то неопределенно и, еще испуганная за детей, осмотрела Жу-Жу и Клодин. Поставила ту, что постарше, на пол и пробормотала:
– Святые мощи! Я же своими глазами ожоги видела… Как они исчезли?
– Уж явно не вашими молитвами, мадам, – сердито подала голос мадам Тэйра. Когда она появилась, даже не знаю.
– Некоторые вещи, маман, объяснить нельзя, – добавил Этьен, приходя, наконец, в себя. Он встряхнул мокрыми вихрами, подошел ко мне и обнял за талию. Посмотрел на меня, перевел взгляд на мать: – По правде говоря, не только в Абели, в нас обоих все не так. Еще вопрос: в ком больше. Отец постарался. Ты, мама, не все обо мне знаешь. А вот Абели знает и не боится. Любая девица, какую б ты ни нашла для меня, убежала бы, крестясь и вопя. А Абели меня из самого пекла вытащила, от инквизиторов спасла. И если вообще я женюсь в этой жизни, то только на ней. А на ее дворянских родственников чхать я хотел! Сами не отдадут, украду – и точка.
Фиолетовое облако над ним засияло ярче обычного. Я невольно улыбнулась: «Мой Тити, какой же молодец! А я еще сомневалась! Милый».
Матушка закусила губу – похоже, бедная женщина не могла все переварить разом. Клодин заерзала – ей надоело сидеть на руках у матери. Жу-Жу, щедро пустив слюни, заулыбалась и потянулась ко мне.
Мадам Рашаль оглянулась на чудом исцеленных девочек и вздохнула, сдаваясь:
– Коли так…
– Благословите, матушка, – склонил Этьен голову и легонько подтолкнул меня.
– Мадам, я люблю вашего сына и всегда буду ему верна, – пообещала я и низко поклонилась.
– Ой, да куда ж вас девать, – снова вздохнула женщина, поставила на пол Клодин, раскрывшую рот от любопытства, а Жу-Жу передала мадам Тэйра. На лице мадам Рашаль еще было написано сомнение и беспокойство, но она все же нас перекрестила: – Благословляю… Но если что, – она посмотрела на меня в упор, словно дуло мушкета наставила. И без слов стало понятно: из-под земли достанет и убьет сковородкой. – В общем, мадемуазель Абели, хороши вы мне будете ровно настолько, насколько будете любить моего сына. Ни на пус меньше, ни на пус больше.
– В таком случае вам придется любить меня безоглядно всю жизнь, – улыбнулась я.
Мадам Рашаль внезапно улыбнулась в ответ, Этьен весело расхохотался, а Клодин запрыгала, хлопая в ладоши и горланя на весь дом: «Тити женится, Тити женится!»
Увы, свадьбу пришлось отложить. Мадам Тэйра настояла на том, чтобы мы ограничились помолвкой.
– Если последствия вашего с Этьеном необдуманного поступка не проявятся раньше, – заявила она, – то неплохо бы подождать до венчания год, как принято.
Мадам Рашаль с радостью подхватила:
– Хоть что-то, как у людей!
Они обе так пылко говорили об этом за завтраком, на который по случаю торжественного события кухарка испекла бисквит с кремом, что Этьен, пожав плечами, согласился:
– Хоть год, хоть два. Куда я денусь? – и подмигнул мне, ободряя.
Мне безумно не нравилась перспектива ждать целый год, и вместо радостного возбуждения, которое случается у всех невест, я загрустила. Перед звездами и Богом я уже была Этьену женой, так зачем же тянуть, чтобы стать ею в глазах людей?
Мадам Тэйра, конечно, беспокоила только миссия с камнем, пусть она и молчала об этом. Мое сердце снова кольнуло неприятное ощущение, что меня используют. Вежливо откланявшись, я вышла из-за стола.
В саду под ивами дурные предчувствия захлестнули меня с еще большей силой. Я достала рубин из мешочка. Все такой же, с разросшимся черным пятном и сетью трещинок в центре, будто красное ноябрьское яблоко с громадной червоточиной.
Я стиснула зубы: мой род, маман, Моник, ее малыши, Этьен, даже его крохи-сестры, все зависят от этого проклятого камня! Почему? И впервые мою душу охватили сомнения – отчего же судьба других семьей протекает как-то сама собой, без магических рубинов? А наша связана с ним? Правда ли это? Хотелось размахнуться и швырнуть камень в траву.