Ученица палача
Шрифт:
– Хочешь сказать, что баронесса?..
– Не думаю, она всё же женщина. Но она может знать, что происходило в поместье барона за эти пять лет интересного. Возможно, он воспитал преемника. А то, что она напугала тебя вчера дамской игрушкой, просто... барон научил свою приёмную дочь отбиваться от настойчивых ухажёров.
– Но списывать со счетов её не стоит, – возразил Илиан.- Я уже приказал установить слежку за ней и за домом.
– Попробуй наладить с ней отношения. Помирись. Вотрись в доверие. Необходимо узнать, кого Перрэ воспитал себе на замену и сделать так,
– Ты настолько уверен, что есть приемник?
– Абсолютно, – Тигран похлопал по папке с документами. – Почитаешь и сам поймёшь.
Илиан собрал со стола папки с документами, сунул подмышку и направился на выход.
– Илиан, – окликнул блондин, – ты поаккуратнее с примирением, а то Бледная Моль, не ровён час, сожрёт. И буду звать её Чёрная Вдова.
Темноволосый ничего не ответил, страдальчески закатил глаза к потолку и вышел из кабинета.
Манон Авье, баронесса Перрэ
ДУРА! ДУРА! ДУРА!
Таким эпитетом награждала себя Манон, швыряя метательные ножи в мишень.
Бросок – дура! Бросок – дура! Однако взвинченное состояние совершенно не мешало меткости.
Надо же было так подставиться на этом балконе. Демон их раздери!
Учитель... нет, теперь – отец... почему не сказал ей, что удочерил её. Не сказал, что назначил её наследницей. Вечно его секреты, тайны, недомолвки. Пойми сама, додумайся, распутай...
Так. Стоп. Хватит терзать себя одними и теми же “почему”. Необходимо решить, оставлять “баронессу Перрэ” в городе или услать в поместье? С одной стороны, глаза и уши в свете. С другой – лишняя трата времени на приёмы, рауты и прочую, столь нелюбимую светскую чушь...
Сейчас траур, значит, светские обязанности минимальны. Да вряд ли она будет пользоваться особой популярностью... если только найдётся охотник до приданого. Решено, оставляю, услать в провинцию всегда успеется.
Ножи закончились. Гнев ушёл. Взяла под контроль эмоции, укротив свой бешеный темперамент, который временами вырывался из-под жёсткого контроля. Она вновь была спокойной и собранной. Такой, какой её сделал барон.
Чердак – её любимое место, здесь всё было оборудовано для тренировок. Все возможные манекены и мишени для отработки ударов, метания ножей, стрельбе из арбалета и её любимых плетей.
Они с Учи... отцом проводили здесь много времени, когда приезжали в город. Первый год она выползала отсюда на карачках, но лучше так, чем скучнейшие уроки этикета, танцев, флирта, правильного ведения светской беседы о погоде... Её учили всему. Но в основном владеть оружием, выслеживать объект в лесу и в городе, уходить от слежки самой, скакать на лошади в седле и без. Она великолепно овладела искусством изменять себя до неузнаваемости. Но главное – её учили убивать. Барон Перрэ – Палач – служил Герцогской короне. Тайным шпионом и убийцей. Работа у него такая. А она его эксперимент, удачный, надо сказать, как считал барон.
Манон не любила вспоминать то, как они познакомились пять лет назад. Вернее, те дни, что она пережила до встречи с ним.
Она очнулась на берегу реки голая, мокрая, трясущаяся от холода, сжимая в руках скулящего щенка. Над ней стояли люди, мужчины. Их было пятеро. Один из них богато одетый полноватый мужчина лет пятидесяти с неприятным лицом попинал её в бок. Приподнялась.
– Ты кто такая? Откуда взялась на моей земле?
Задумалась, напомнили о вопросах, пнув по ногам. Поморщилась от боли. И честно ответила:
– Я не знаю.
– Что, и имя свое не знаешь? – прошипел толстяк.
– Не-ет... не знаю... не помню... – проскулила она, ужас накатывал волнами. Кто я?! Где я?! Кто эти люди?! Почему мокрая? Почему голая? Почему, почему, почему....
– Господин, а щенок-то у неё не шваль безродная, – вякнул один из мужчин.
– Где собаку украла? – заорал толстяк.
– Я не знаю-ю-ю, – едва не плача от беспомощности и прижимая мокрого щенка ещё плотнее. Толстяк снова зло пнул по ногам и приказал:
– Донат, берите эту тварь – и в замок, заприте внизу, мы с Клодом будем позже.
Молодой человек с нервным, красивым, но каким-то болезненным лицом, не отрываясь, смотрел на неё, облизывая губы. Передёрнуло от его взгляда и этого облизывания.
– Дядя, а можно я её себе заберу?
– Понравилась? – толстяк похабно осклабился, – забирай, Клод, не жалко. Пора и тебе обзавестись персональной игрушкой.
Молодой человек шагнул к ней, присел на корточки, заглянул в перепуганные глаза. Взял в руку чёрную мокрую прядь и потянул на себя. Она вынуждена была податься к нему.
Никогда не забудет эти водянистые, практически бесцветные глаза с маленькой точкой зрачка. В них было столько предвкушения и обещания... боли, её боли.
– Ты будешь моей первой и любимой игрушкой, моей зверушкой. Я постараюсь играть с тобой долго-долго. Твои крики будут сладкой истомой разливаться по моей крови. Твоё тело узнает непередаваемые муки боли. Я буду доводить тебя до грани – желания смерти, но ты не получишь избавления. Ты будешь жить для меня, у моих ног. Ты – непомнящая. Я создам твои воспоминания, слеплю из тебя похотливую суку, жаждущую моих прикосновений и страшащуюся их...
– Клод, не хочу прерывать, слушал бы и слушал, – перебил дядя. – Напоминаю: мы спешим к твоей невесте. А с этой наиграешься вечером.
– Вы поняли, девку – в подвал, щенка – на псарню, – это сказано уже слугам. – В плащ только заверните, чтоб не заболела и не сдохла раньше времени.
Она не помнила свою жизнь до Клода. Но если бы помнила, жизнь поделилась бы на ДО и ПОСЛЕ.
А её новая жизнь началась с него. Не самое хорошее начало. Как оказалось, у неё высокий болевой порог. Она могла долго терпеть боль и хохотать ему в лицо, ну да, реакция у неё такая на боль. Он истязал её три дня. С перерывом на сон, его сон и её забытьё. Три дня между жаждой своей смерти и жаждой убийства этого психа. Он пытался сломать её, сделать послушной его желаниям сукой. Она, не помнящая себя прежней, не хотела помнить себя сдавшейся, униженно ползающей у его ног. Она провоцировала его, чтоб он сорвался и убил. Но эта скотина всегда вовремя останавливался, ему хотелось видеть её живой... пока живой.