Учение гордых букашек
Шрифт:
— Никуда я не уеду отсюда. Но от золота не откажусь, много там будет?
— С меня весу, треть твоя.
— По рукам, сынок! — засмеялся Фогур. — Твой отец никогда меня не подводил, теперь посмотрим на сына.
— Еще одно, нам нужны будут твои арбалеты. Стрелы потолще и с большими крюками.
— Залезть на высоту хотите? Будет, есть у меня такие.
Писарь протянул ему кольцо.
— Сделай сразу зуб или два, сколько выйдет. Понадобятся для дела.
Фогур тяжело поворчал, мол, жалко красивую поделку на зубы переводить, но когда Писарь безжалостно напоказ погнул кольцо, смирился и взялся за работу.
Черный сахар
Следующей ночью с парой зубов в кармане Писарь шел за Талли по Гаане. Мальчишка как настоящий крот, рыл проходы в плотной застройке, находил пути там, где их быть не должно. Поначалу Писарь еле поспевал за ним, но чем глубже они заходили в Гнилье, тем осторожнее становился Талли. Мысль глянуть за угол, прежде чем повернуть, постепенно превратилась в ритуал, вроде как нюхают эль перед глотком. Большой дугой они обогнули высокий дом, где Писаря чуть не схватили, и приблизились к маленькой хижине. Она почему-то не обросла деревянными полипами за долгое время. Дверь отпер остроклювый старик, он походил на бойцовского петуха, которому выдрали перья с половины головы. Волна редких волос вялым гребнем падала набок. Старик ткнул когтем в Талли.
— Мальцам нельзя.
— Эй, я к Манхару по делу. Привел покупателя. — Талли нагло схватился за палец старика, и повернул его на Писаря.
— Сам дойдет. Мальчишка из твоего кармана получит, дурень. Двигай сам.
— Полагаю, будет честно и мальчику получить свое. Мы пойдем вместе.
— Полагает он. Полагаю!
Старик пропустил их, но дверь захлопнул со злобой на сословие всех, кто говорит «полагаю».
Люк посреди хижины скрывал широкую лестницу. Внизу их встретил чарующий дух черного сахара. Под полом находился притон. Блаженные тела нежились грудами на койках. Пока они шли, постояльцы улыбались уродливыми улыбками. Часто попадались страшные лица, с облупившейся кожей, или утыканные изюмом бородавок. Бедняки лежали на дырявых простынях, на бедняках лежали урчащие кошки. Богачи покоились на отдельных лежбищах из дорогого дерева и мрамора. Не было никакого особого порядка, здесь все были рядом. Из обносков и из роскошного шелка торчали одинаково иссушенные конечности. Костлявые руки кололи большие куски сахара серебряными кольями. Здесь люди забывали про прошлую жизнь. Грызли черный сахар, пока не закончатся деньги, или зубы. Сам дух этого места не выпускает. Пыль от черного сахара, что витает в воздухе, обнимает человека за плечо, как старый приятель, говорит, иди, располагайся, и повернуть к выходу уже не просто. Подполье освещали удивительные бежевые кристаллы. Они притягивали взгляд как танцующий огонь. От сахарной пыли Писарю казалось, что внутри движется непонятная жизнь. На гранях проступали перепончатые лапки, хвосты, гибкие тельца. Призрачные ящерки кишели внутри. Под светом играли изумруды на тупоносых шапочках двух братьев.
— Манхар, Дунхар, — позвал Талли. — Нам нужно убраться из города. Золото будет.
Манхар выдохнул, прежде чем обернуться. Его сплывшее от ранней старости лицо напоминало плоский оттиск на монете. Только борода гордым мысом выдавалась из пологих берегов. Дунхар был абсолютно неотличим от брата.
— По пять золотых с каждого, — ответил Манхар.
— И каждому, — показал на себя и брата Дунхар.
— Только монетами, побрякушки не примем, — закончил Манхар.
Писарь протянул золотой зуб Манхару.
— Это считай что монеты. Вопросов к зубам не возникнет ни у кого, и мы готовы дать вдвое больше, чем весят два десятка монет.
— В четверо, — сказал Дунхар.
— Если найдут столько зубов, поверь, вопросы будут, — сказал Манхар. — И все-таки заплатить ими можно.
— Когда? — спросил Талли. — Нам бы побыстрее.
— Через неделю.
— Не столь быстро!
— Позже не получится. Мы с братом уезжаем. Вы либо с нами, либо без нас.
— Эй, вы решили бросить Крула?
— Талли, мальчик, ты нам нравишься, но мы знаем, тебя ищет Крул. — Манхар стиснул взгляд на Писаре. — А тебя корона, да, Писарь?
— Да и вообще вы можете нечаянно умереть, — сунул зуб в карман Дунхар.
— Поэтому не болтайте.
— Знайте, мы верны своему клану. Через неделю или никогда.
Братья одновременно повернулись и продолжили ломать куски сахара. Места для новых слов и вопросов не осталось. Пришлось поворачивать. Писарь шел медленно и неохотно, как любопытный ребенок, которого выгоняли с кухни. Каждая незначительная деталь, казалось, заслуживает внимания. Пустые койки особенно тянули остаться. Дух черного сахара заглушил даже мысли о предстоящем деле. Вдруг Талли нырнул под лежанку. Блаженство Писаря сменилось растерянным ступором, когда он увидел человека с узким лицом. Того самого, что чуть не поймал его на крыше. Писарь всем существом хотел побежать, но воздух сзади будто затвердел. Застыв, Писарь ждал, пока эта рыба на шее подплывет и, наконец, укусит. Длиннолицый обрушил руки на плечи Писаря.
— Попал ты, мясо!
Посреди местной тишины эта выходка прозвучала городским колоколом. Все, кто хоть немного соображал, приподнялись с коек и наблюдали за казнью.
— Где малец, а?
Узколицый наверняка хотел сказать что-то еще, но его оттолкнули. Сделал это его спутник, жирный пузырь, покрытый золотом. Кажется, толстяк специально создан Агребом, как вешалка для драгоценностей. Каждая складка жира была продумана, чтобы поддерживать массивное равновесие. На всех пальцах по паре толстенных колец. Писарь был уверен, если бы жирдяй снял сапоги, то и на пальцах ног нашлось бы по кольцу. Однако от него довольно приятно пахло гвоздикой, а так как человека было много, то и аромат перебивал сахарный дух.
— Меня зовут Крул, — сказал он мягким, колыбельным голосом.
Крул протянул расслабленную руку. Писарь осторожно пожал.
— У нас случилась неприятность, Писарь. Я думал плохи наши дела, но тут появляешься ты, у меня в гостях, и все сразу становится просто. Вместе с тобой пропал мальчик, Талли, ты его знаешь. Он должен провести очень влиятельных людей в покои королевы. Талли наша главная неожиданность, такой талантливый парень, так втерся в доверие, что она сама ему показала тайный ход. Теперь он пропал, и только ты можешь нам помочь. Скажи где он, и тогда мы озолотим тебя. И главное, не сдадим тебя короне. Только слово.
Прикидывая куда их завести, чтобы получилось самому сбежать, Писарь ответил:
— Хорошо, я покажу, идем.
Тут из-под койки выскочил Талли и рванул к выходу. Он легко прыгал через людей. Кошки в ужасе брызгали во все стороны. Тяжелый люк ненадолго задержал Талли, но узколицый явно не успевал его схватить. Люк хлопнул и мальчик исчез. Вскоре он появился снова. Человек, что спал тогда на крыше и узнал камзол Писаря, тащил вырывающегося Талли обратно.
— Быстровато сматывался, решил придержать.
— Славно, давай его сюда. Молодец и ты, Писарь, — сказал Крул.
В следующий миг он уже не испытывал к Писарю благодарности. Повинуясь непонятно откуда взявшейся храбрости, Писарь схватил со стола серебряный кол и приставил его к условной шее Крула.
— Отпусти мальчика.
Вести он себя так не привык, потому вообразил себя Беладором, и поступал так, как поступил бы командир. Так он избавился от страха решений, отдалился, и отдал вожжи образу. Всю жизнь перед тем как сделать что-то, Писарь думал, и думал всегда слишком долго. Так долго, что вопрос «что я могу» всегда превращался в «что я мог». Придуманный Беладор был лишен всяких размышлений.