Учение о цвете. Теория познания
Шрифт:
Техническим и артистическим замкнутым кругам деятельности науки обязаны больше, чем это обыкновенно принимают, часто взирая на этих тружеников лишь как на ремсслсшшков. Но если бы в конце шестнадцатого столетня кто — нибудь заглянул в мастерские красильщиков и живописцев, и правдиво и последовательно записал только то, что он там нашел, мы получили бы для нашей цели гораздо более ценный вклад, чем ответы на тысячу бэконовых вопросов.
В подтверждение этого мы приведем нашего соотечественника Георга Агриколу, который уже в первую половину шестнадцатого века сделал относительно горного дела то, что было бы желательно и для нашей области. Правда, оп счастливо вступил в замкнутую, уже давпо обрабатываемую, чрезвычайно многообразную и все же направленную к одной цели область природы и искусства. Горы, раскрытые горноделием, значительные продукты природы,
Сопоставляя условия, при которых жили эти два человека, мы невольно сравниваем их. Континентальный немец видит себя в замкнутом кругу горного дела, он вынужден сосредоточиться и научно разработать ограниченную область. Бэкона, как окруженного морем островитянина, члена нации, стоявшей в сношениях со всем миром, внешние обстоятельства побуждают итти вширь и в бесконечную даль и сосредоточить свое главное внимание на самом иепадежном из всех явлений природы, на ветрах, потому что именно ветры обладают таким огромным значением для мореходов.
Галилео Галилей (1564–1642)
Мы называем это имя больше для того, чтобы украсить им наши страницы; нашей специальностью этот выдающийся человек собственно не занимался.
Если благодаря веруламскому методу распылепия, естествознание, казалось, навеки было расщеплено, то Галилей тотчас же снова собрал его воедино: он снова привел естествознание к человеку, и уже в ранней юности показал, что для гения один случай замещает тысячу: из качающихся церковных люстр он развил учение о маятнике и о падении тел. В науке все сводится к тому, что называют apercu, к подмечанию того, что собственно лежит в основе явлений. И такое подмечаыие бесконечно плодотворно.
Галилей развивался при благоприятных обстоятельствах и пользовался в течение первого периода своей жизип завидным счастьем. Как дельный жнец, направился он к богатейшей жатве и не ленился в своей работе. Телескопы раскрыли новое небо. Было открыто много новых свойств вещей природы, более пли менее видимо и осязаемо окружающих нас, и во все стороны мог ясный могучий дух делать завоевания. Так ббльшая часть его жизпи — ряд дивных, блестящих деяний.
К сожалению, небо омрачается для него к концу. Он становится жертвой того благородного стремления, которое заставляет человека сообщать другим свои убеждения. Говорят, что воля человека — его царство небесное; но еще больше находит on радости в собственных мнениях, в познанпом и признанном им. Проникнутый великим духом коперниканской системы, Галилей не колеблется хотя бы косвенно подтверждать и распространять это отвергнутое церковью и ученым миром учение, и копчает жизнь в печальном полумученичестве…
Что касается света, то оп склонен рассматривать его как нечто до известной степени материальное, переносимое, — воззрение, вызианиос у пего наблюдениями над болонским камнем. Высказаться относптельпо цвета оп отказывается, да и пет ничего естественнее того, что человек, созданный, чтобы погружаться в глубипы природы, человек, чей прирождепный проникающий вглубь гений был до невероятности изощрен математическим образованием, мог иметь мало склоппости к поверхностному, легко исчезающему цвету.
Декарт (1596–1650)
Жизнь этого выдающегося человека, как п его учение едва ли будут попятпы, если не представить его себе Французским дворянином. Преимущества его рождения с юности облегчают ему путь, даже в школах, где он получает первые уроки в латинском, греческом и математике. Как только он вступает в жизнь, способиость к математическим комбинациям сразу сказывается в нем теоретически и паучно. Еслп его поиски бесконечной
К тому же ему, повидимому, не хватало воображеппя и паФоса (Erhebung). Он не находит духовных, живых символов, чтобы приблизить к себе и другим трудно выразимые явления. Чтобы об’яспнть ускользающее от понимания, даже совсем пспонятнос, оп пользуется самыми грубыми чувственными сравнениями. Так, его различные материи, его вихри, его винты, крючки и зубцы давят ум, и если подобные представления принимались, то это показывает, что именно самое грубое и малопонятное оказывается ипогда самым приемлемым для масс…
Исаак Ньютон (1642–1727)
Среди тех, кто разрабатывает естественные науки, можно отметить преимущественно два рода люден.
Первые, люди гения, творчества и насилия, создают из себя целый мир, ие очень беспокоясь о том, согласуется ли он с миром действительным. Если то, что развивается в них, совпадет с идеями мирового духа, — возникают истины, которым изумляется человечество и за которые оно в течение веков должпо быть благодарно. Но если в такой дельной, гениальпой голове родится химера, которой нет прообраза в универсальном мире, то подобное заблуждение может не менее властпо распространиться н на столетия пленить и обмануть людей.
Люди второго рода, даровитые, проницательные, осмотрительные, проявляют себя хорошими наблюдателями, тщательными экспериментаторами, осторожными собирателями данных опыта; но истины, которые они добывают, как и заблуждепня, в которые они впадают, довольно ннчтожпы. Их правда часто незаметно присоединяется к общепризнанному, или пропадает; их ложь, не принимается, а если это и случится, то легко меркнет.
К первому из этих классов принадлежит Ньютон, ко второму — лучшие из его противников. Он заблуждается, и притом самым решительным образом. Сначала он находит свою теорию удобной, затем с чрезмерной поспешпостью убеждается в ней, прежде чем ему становится ясно, какие вымученные приемы нужны, чтобы провестп на опыте применение его гипотетического apercu. Но оп уже высказался публично, и вот он пускает в ход всю ловкость своего ума, чтобы провести свой тезис, причем совершенный абсурд он отстаивает пред лицом всего света как окончательную истину.
Мы имеем в новой истории наук подобный случай в лице Тихо де Браге. Он тоже впал в ошибку, приняв в своей мировой системе производное за первоначальное, подчиненное за господствующее [14] ).
…Уже в письме Ньютона к секретарю Лоидопского Королевского Общества, как п во всех его ответах противникам, можно обнаружить указанный нами в полемической части способ трактования предмета, который унаследовали и его ученики. Это — беспрерывное утверждение и отрицание, безусловное суждение и моментальное ограничение, так что верио и все и ничего. Этот способ, по существу, просто диалектический и достойный софиста, который хочет водить людей за нос, проявляется, на сколько мне известно, со времен схоластики впервые у Нмотопа. Его предшественники, начиная с возрождения наук, были если, нередко, и ограничены, то наивно догматпчиы, если и близоруки, то честно дидактичны; изложение же Ньютона состоит из постоянного переворачивания вещей па голову, из самых безумных перемещений, повторении и ограничений, из превращенных в догматы и дидактику противоречий, которые тщетно пытаешься схватить, но под конец выучиваешь папзуст п воображаешь, что этим действительно что — то приобрел.
14
В системе Тихо Браге Солнце, как и Луна, движется вокруг Земли, но само является центром движения для прочих планет. Это попытка компромисса между старым геоцентризмом и точкой зрения Коперппка. (Прим. А. Б.).