Учение о цвете. Теория познания
Шрифт:
Как ипаче было бы возможно для одного из первых математиков пользоваться такой пародией на метод (Unmethode), что \же в лекциях по оптике, желая установить различную преломляемость, он приводит лишь в самом конце опыт с парал- лельпымн средами (Mitteln), относящийся к самому началу; как мог человек, для которого важио было бы в полном об’еме познакомить своих учеников с явлениями, чтобы построить на пих приемлемую теорию, — как мог такой человек трактовать субъектив- ные явления — лишь в коице, н отнюдь не в известном параллелизме с об’ективпыми; как мог он об’явпть пх неудобными, тогда как онн без сомнения самые удобные — если только не желать уклониться от прпроды и обеспечить от пее свое предвзятое мнение? Природа не высказывает ппчего, что было бы ей самой пеудобпо; тем хуже, если она становится неудобпой какому — нибудь теоретику.
После
…Всякое заблуждение, непосредственно вытекающее из человека и из окружающих его условий — простительно, часто даже почтенно; но не все последователи этого заблуждения заслуживают такого снисходительного отпошеиня. Повторенная чужими устами истина уже теряет свою прелесть; повторенное чужими устами заблуждение кажется пошлым и смешным. Отделаться от собственного заблуждения трудно, часто невозможно даже при большом уме н больших талантах; но кто воспринимает чужое заблуждение и упрямо держится за него, тот обнаруживает весьма невеликие способности. Упорство оригинально заблуждающегося может рассердить нас; упрямство человека, копирующего заблуж — деппе, вызывает досаду и раздражение. И если в споре против ньютонова учения мы иногда выходили из границ сдержанности, то всю випу мы возлагаем па школу, у которой некомпетентность и самомнение, лень н самодовольство, злоба и жажда преследования стоят в полном соответствии и равповесии друг е другом.
16
«Обычай геометров — восходить от трудностей к трудностям, и даже неустанно создавать себе новые трудности, чтобы иметь удовольствие преодолевать их».
ПРИЗНАНИЕ АВТОРА
…Между тем как мои современники уже при первом появлении моих поэтических опытов выказали достаточно доброжелательности и, даже паходя кое — какие недостатки, благосклонно признали поэтический талант, — сам я стоял в своеобразном, удивительном отношении к поэзии: отношение это было чисто практическим; пленивший меня предмет, возбудивший меня образец, предшественника, привлекшего к себе, я до тех пор нынапшвал и лелеял в своем впутреппем чувстве;, пока из этого не возникала вещь, которую можио было рассматривать как мою гобствепную, и которую я, годами разрабатывая ее втихомолку, наконец внезапно, как бы экспромтом и отчасти инстинктивно, закреплял на бумаге. Отсюда можно, пожалуй, вывести живость н действенность моих произведений.
Ни с ка*ьедр, ин из книг я не узнал ничего пригодного пи относительно концепции достойного предмета, ни по вопросу о композиции и разработке отдельных частей, а равно и по всем вопросам, касающимся техники ритмического и прозаического (тиля; если же п научился избегать пекоторых ложных приемов, то, не умея находить правильных, спова попадал па ложные дороги: вот почему я стал искать за пределами поэзии места, с которого для меня было бы возможно вещи, смущавшие меня вблизи, обозреть и оцепить с известного расстояния п произвести некоторое сравпепие их.
Для достижения этой цели я пе мог иайти ничего лучшего как обратиться к пластическому искусству. У меня был пе одни повод к этому: я так часто слышал о родстве искусств, их наминали даже обрабатывать в известной связи. Раньше, бывало, и часы одиночества, мое впнмапие привлекала к себе природа как ландшафт; и так как я с детства шатался по мастерским живописцев, то теперь я пытался по мере сил превращать в картину то, что представало предо мною в действительности; и не обладая собственно способностями к живописи, я чувствовал гораздо большее влечение к пей, чем к тому, что легко и свободно давалось мие от природы. Это ведь несомисипый Факт, что ложные тенденции часто воспламеняют человека большей страстью, чем истинные, и он с гораздо ббльшим рвепием добивается того, в чем он должен потерпеть неудачу, чем того, что могло бы удаться ему.
Чем меньше было у меня, таким образом, природных способностей к пластическому искусству, тем больше искал я в нем законов и правил; да, я обращал гораздо больше внимания на технику живописи, чем на технику поэзии: так и вообще мы пытаемся заполнить рассудком и пониманием те пробелы, которые оставила в нас природа.
И вот, чем больше росло мое понимание путем созерцания художественных произведений, поскольку они попадались мие на глаза в северной Германии, путем бесед с знатоками и путешественниками, путем чтения сочинений, которые обещали приблизить к духовному взору в течение долгого времени педантически зарытую древность, — тем больше я чувствовал беспочвен-I ность моих знании, тем больше убеждался в том, что только от путешествия в Италию можно ждать какого — нибудь удовле-] творения.
Когда, наконец, после миогих колебании я перевалил через] Альпы, я очень скоро почувствовал, под наплывом столь многих новых предметов, что приехал пе для простого обогащения знании и заполнения пробелов, по что должен начинать с основ, выкинуть все прежние догадки и отыскивать иетшшое в его простейших элементах. К счастью, я мог держаться песколькнх заимствованных у поэзии п укрепленных внутренним чувством и долгпм употреблением принципов; благодаря этому, мне было хотя и трудно, но возможно — путем непрерывного созерцания природы и искусства, путем живой, действенной беседы с более или менее проницательными специалистами, путем постоянного общения с более или менее значительными художниками, как практиками, так п теоретиками, — мало — по — малу хотя бы под — разделить искусство, пе раздробляя его, и подметить его различные, органически внедряющиеся друг в друга элементы.
Правда, только подметить и закрепить, предоставив будущей поре жизни их тысячекратные применения и разветвления. Кроне того, со мпой было то же, что бывает с каждым, кто в путешествии или в жизни серьезно относится к делу: лишь в момент расставания я почувствовал, что хоть сколько — нибудь достоип войти. Меня утешали разнообразные неразобранные сокровища, которые я собрал; я радовался, видя, каким способом поэзия и пластическое искусство могли бы обоюдно влиять друг на друга. Кое что определилось для мсия в частностях, кое что выяснилось в общей связи. Только относительно одного пршщипа я не мог отдать себе пи малейшего отчета: это был колорит.
Не одна картина была в моем присутствии придумана, скомпа- новапа, тщательпо проштудирована в том, что касалось ее частей, их положения и Формы; относительно всего этого художпикн могли дать мне отчет, давал его и я самому себе, и даже иногда подавал им советы. Но как только дело доходило до красок, так все, казалось, попадало во власть случая, причем этот случай определялся известным вкусом, вкус — привычкой, привычка — предрассудком, предрассудок — особенностями художника, знатока, любителя. У живых не было утешения, пе лучше и у отошедших, ни в учебниках, пи в произведениях искусства. Можно только удивляться тому, как скромно выражается на этот счет хотя бы Лерес (Laircsse). А до какой степени невозможпо абстрагировать какую — либо максиму от окраски, применяемой в картинах новых художников, показывает история колорита, написанная другом, который уже тогда был склонен искать и исследовать вместе со мною и до сих пор самым похвальным образом остался верен этому сообща избранному пути [17] ).
17
Г. Мейером; эту «Историю колорита» Гёте вклочил в «Учение о цветах».
Но чем меньше отрадно — поучительного получалось в результате всех моих усилий, тем чаще я страстно и настойчиво поднимал повсюду этот столь важный для мепя вопрос, так что даже доброжелателям изрядно досаждал этим и становился почти что в тягость. Однако, я мог заметить только то, что соврсмен- иые художники поступают согласно одним шатким традициям н пзвестнымъ импульсам, что светотень, колорит, гармония цветов все время кружатся в диковинпом хороводе. Ни один элемент ие развивался нз другого, пн один пе воздействовал с необходимостью па другой. Применяемое па практике высказывали как технический прпем, не как принцип. Я слышал, правда, о холодных и теплых красках, о цветах, упраздняющих друг друга, и еще кое — что в том же роде; одпако, при всяком осуществлении па практике я мог обнаружить, что люди блуждают здесь в очень тесном круге, ие будучи в состоянии обозреть его плн овладеть им.