Ученик монстролога
Шрифт:
По дороге обратно к выходу Уортроп обернулся к Кернсу и сказал, не в силах сдержать победоносную улыбку:
— Я же говорил.
— Это был бы самый логичный выбор, Пеллинор, — рассудительно сказал Кернс. — Меньше риск того, что за ним будут следить, далеко от посторонних взглядов, а если кто-то и увидит, то вряд ли спросит, что он здесь делает. По этой же причине он выбрал кладбище как место, где их можно держать.
— Я бывал здесь неоднократно, я заметил бы, — настаивал Уортроп.
— Ну, я сомневаюсь, что твой отец повесил бы над дверью в мавзолей
Вдруг он остановился, и его взгляд впился в блестящую медную табличку, украшенную семейным гербом Уортропов, привинченную к каменной стене. К нижней части таблички была прикреплена витиеватая серебряная буква «У».
— А это что такое? — спросил он.
— Это семейный герб, — сухо ответил Уортроп.
Кернс похлопал себя по ноге и пробормотал:
— А где мой охотничий нож?
— Он у меня, сэр, — сказал я.
— Отлично, — воскликнул он, — окропленный кровью Антропофага. Я забыл! Спасибо, Уилл!
Он подцепил концом ножа одну сторону таблички, пытаясь отсоединить ее от стены. Когда не получилось, он попробовал с другой стороны. Уортроп потребовал сказать, что он делает; Кернс ничего не ответил. Он рассматривал табличку, хмурясь и поглаживая усы.
— Интересно… — Он протянул нож мне назад и положил ладонь на серебряное «У». Буква повернулась по часовой стрелке под его рукой и остановилась, перевернутая. Кернс удовлетворенно хохотнул.
— Ах ты хитрец, Алистер Уортроп. Теперь буква «У» превратилась в стрелочку! А стрелочка — это указатель. Он мягко надавил на букву, и табличка откинулась с одной стороны, как дверца, обнаруживая в стене небольшое углубление, похожее на тайник. Внутри были часы, стрелки стояли, замерев, на цифре двенадцать.
— «Все чудесатее и чудесатее», — процитировал Кернс. Мы собрались вокруг него, заглядывая внутрь через его плечо. — Поставить часы не где-нибудь, а здесь! Какое дело мертвецам до времени?
— Какое дело? — эхом отозвался Морган.
Кернс протянул руку и дотронулся до минутной стрелки. Он склонился ухом к отверстию в стене и, прислушиваясь, перевел стрелку на пятнадцать минут первого. Затем хмыкнул и выпрямился, чтобы улыбнуться Моргану.
— Мертвецам нет дела до времени, констебль. И это — никакие не часы.
Он повернул часовую стрелку на 12, надавил руками на мрамор, расставил ноги для баланса и изо всей силы оттолкнулся от камня.
— Это же нелепо! — воскликнул Уортроп. — Мы теряем драгоценное вре…
— Нет, должно быть какое-то число, которое имело для него определенный смысл, — прервал Кернс, — не настоящее время суток. Какая-то дата, или номер псалма из Библии, или что-то из Евангелия. — Он пощелкал пальцами. — Ну, вспоминайте, какие-нибудь самые цитируемые слова!
— Псалом двадцать три, — предложил Малакки.
— Недостаточно часов, — возразил Морган.
— Может, военное время?
Кернс поставил часы на 8:23. На этот раз они вместе с Малакки, который, казалось, заразился возбуждением Кернса, надавили на часы, но огромная плита не шелохнулась.
— От Иоанна 3:16, -
Безрезультатно. Уортроп хмыкнул с отвращением.
— Пеллинор! — позвал Кернс. — В каком году родился твой отец?
Доктор отмахнулся от него. Кернс снова принялся вглядываться в часы, поглаживая усы.
— Возможно, год рождения Пеллинора?
— Или его жены, или его годовщина, или вообще любая комбинация, — раздраженно пропыхтел констебль. — Это безнадежно.
— Час ведьм, — раздался позади нас голос Уортропа. Я заметил печаль в его глазах — приятие неприемлемого, признание неизбежного. Сделанный вывод.
— Час ведьм приближается, — сказал Уортроп. — «Колокол звонит, Час ведьм приближается, и сам Христос подвергается насмешкам…» Это цитата из дневника моего отца.
— Полночь? — спросил Кернс. — Но мы это уже пробовали.
— Час ведьм — на час позже. Час ночи.
Кернс колебался, но, пожав плечами, перевел стрелки на час ночи. Но стена снова не поддалась, даже когда мы все навалились на нее.
— Скажи-ка еще раз, как там у него написано? — спросил Кернс. — «Тот час, когда сам Христос подвергается насмешкам»?
— После суда над ним насмехались римские солдаты, — сказал Малакки.
— Во сколько это было?
Малакки покачал головой:
— В Библии ничего об этом не говорится.
Уортроп задумался на мгновение, сосредоточив все свои силы на решении загадки.
— Не римские солдаты, — сказал он медленно, — а ведьмы. Час ведьм — три часа ночи, в осмеянии Троицы и искажении часа Его смерти. — Он глубоко вздохнул и решительно кивнул: — Три часа, Кернс. Я уверен в этом.
Кернс установил стрелки на три часа, механизм внутри мягко щелкнул, и, прежде чем Кернс или кто-нибудь другой успел попробовать, Уортроп сам навалился на плиту. С гулким скрежетом потайная дверь отъехала внутрь, образовав с одной стороны проход, через который могли одновременно пройти два человека. Из темной расщелины не доносилось ни звука, только повеяло запахом разложения и гнилых фруктов, который мне, к сожалению, стал уже хорошо знаком. То, что было за мраморной дверью, было черным и глухим, как могила, и пахло смертью.
— Отлично! — радостно воскликнул Кернс. — Может, нам кинуть монетку, кто пойдет первым?
Малакки выдернул лампу у меня из рук.
— Я пойду, — заявил он хмуро. — Это моя работа; я заслужил ее.
Кернс выдернул лампу из рук Малакки:
— Это моя работа; мне за нее платят.
Уортроп выдернул лампу из рук Кернса:
— А я — наследник.
Он посмотрел на Моргана, тот понял его взгляд по-своему:
— Я присмотрю за Уиллом Генри.
Прежде чем Малакки или Кернс опомнились, Уортроп нырнул в проем. Свет лампы стал меркнуть и вот совсем пропал. Несколько невыносимо долгих минут мы ждали, не говоря ни слова, напрягая слух в надежде услышать хоть какой-нибудь звук из непроницаемой тьмы за потайной дверью. Наконец, мы вновь увидели свет лампы и прямую тень Доктора, а потом и его самого. Я никогда еще не видел его таким изнуренным.