Ученик некроманта. Игры Проклятых
Шрифт:
Учебники…
Клавдий невольно припомнил издевательства и унижения, которые Арганус называл обучением магии, и бледно-белое лицо вампира озарила улыбка. Когда-то он мечтал сразить ненавистного учителя в честном, а возможно, и бесчестном поединке… Со временем желание померкло, перестало быть столь волнительным и важным, а позже жажда мщения сменилась признательностью и уважением. Но сейчас мечта о смерти Аргануса загорелась с прежней силой.
Клавдий тайно следил за происками Аргануса, заранее зная, что каждый из учеников некроманта сыграет в его планах свою роль. Барклай командовал гарнизоном на границе со Стигией, Морена готовилась стать королевой туманной столицы… Батури всегда интересовало, какая часть пьесы ляжет на его плечи, и теперь он это понял – он должен стать марионеткой, с помощью которой Арганус будет руководить Малым Орденом. И если Клавдию было плевать на лжекоролеву Морену и лебезящего перед личем лорда Барклая, это не значило, что он согласится и на отведенную ему самому роль. Нет, этому не бывать! Он начнет свою игру, выстроит собственную интригу. В ее основу ляжет Каэль, Перворожденный вампир, единственный из всего рода, способный противостоять Арганусу и по силе, и по хитрости. Каэль – последняя надежда для вампирского рода, а для Клавдия – единственный шанс стать свободным, а быть может, и свободным Главой Ордена…
Батури отодвинул толстую ткань занавесок и посмотрел на широкую замковую площадь. Из цитадели вышел Арганус, держа в одной руке «посох дракона», и быстрым маршем пересек площадь, скрываясь из виду за крепостной стеной.
«Лич открыл тайник», – мелькнула в голове вампира мысль, как только он увидел посох в руке некроманта. По телу пробежал холодок от того, что он задумал сделать. Клавдий, не замечая на своей тунике легкой изморози, выпорхнул из окна. Он выкрадет прах Перворожденного, проникнет в комнату Аргануса той же дорогой, что и ночью, но на этот раз уйдет не с пустыми руками…
Место, на котором только что стоял Высший, покрыла тонкая кромка льда, но Клавдий не заметил подвоха, не догадался, кто руководил его мыслями.
Анэт проснулась от холода. Несколько мгновений она пролежала не шевелясь и не открывая глаз, тщетно пытаясь вспомнить события последних дней. Но воспоминания испарились, вычеркнулись из жизни, скрылись за пеленой полного мрака. Закончив терзать свою память, Анэт открыла глаза. Рядом лежала спящая Энин и тихо посапывала. Сестра рядом – значит, ничего сверхплохого не случилось…
В комнате стало заметно холоднее. Анэт плотнее укуталась в одеяло, прижалась к теплой – просто горячей! – Энин. Пролежав так несколько минут и ни капли не согревшись, Анэт встала, накинула на себя теплый плед, вернулась к кровати и в испуге замерла. Только сейчас она поняла, почему ей было столь холодно: ее постель покрыла тонкая корка льда. Ее заколдовывают! Но зачем? И кто? Некромант. Проклятый некромант! Это может быть только он!
Мысли сменялись в сознании Анэт с бешеной скоростью, и неожиданно она вспомнила. Вспомнила некроманта в черных одеждах и улыбчивую сестру, вспомнила мертвую рощу и черный ручей, и… она вспомнила колдовство, которым пытался затмить ее память некромант. И ему это почти удалось! Анэт наскоро оделась и выбежала из комнаты. Она должна проверить, правдивы ли отголоски воспоминаний, которые ее посетили, или же это плод воображения. Она пойдет в рощу, чтобы убедиться в своей правоте воочию! И если воспоминания окажутся правдой – Анэт просветит сестру, откроет ей тайну некроманта, чтобы тот больше не смог заколдовать Энин или навести на нее морок. Пусть только вся волшба окажется правдой, Анэт, с благословения Созидательницы, найдет на некроманта управу…
…Девушка быстро бежала по замковым коридорам, уверенно влетала в повороты, спускалась по лестницам. Хвостом за ней ползла тонкая пленка инея, но возбужденная Анэт ничего не замечала: она была слишком увлечена разоблачением Сандро, поэтому все остальное уже не играло никакой роли…
Клавдий впорхнул в окно и замер. Перед ним была открытая дверь – проход в тайник некроманта. Батури молнией промчался к двери, но остановился на пороге, не входя вовнутрь.
Останки легендарного Первовампира, сильнейшего и мудрейшего из всего рода, были перед глазами: достаточно сделать шаг, протянуть руки и взять с небольшого пьедестала погребальную урну – и род будет спасен… Но все это казалось слишком простым. Подозрительно простым. Арганус чуть ли не сам отдает прах Каэля, словно шепча: «Воскреси его для меня».
Клавдий на мгновение задержался на пороге, но мечта, страстная мечта спасти свой род от вымирания была превыше собственной безопасности, собственной несмелости. Клавдий шагнул во тьму и, не пройдя даже двух шагов, упал на колени. Он почувствовал слабость и оцепенение, его руки сами по себе, без участия разума, потянулись к крису, обнажая волнообразное лезвие. Клавдий повернул клинок острием к себе и приставил к сердцу…
Перед тем как рука сделала решающее движение, Клавдий успел посмотреть на урну с прахом его предка, а в следующее мгновение глаза его закрылись…
Клавдий открыл глаза. Вокруг было темно, беспроглядно темно даже для вампирского зрения. Его тело жутко болело, словно несколько недель он работал не покладая рук, и вся усталость, ломота в суставах и ноющая боль в мышцах проявились запоздало, но скопом, одновременно, сливаясь в бесконечную пытку бессилия. Клавдий попытался расслабиться, но судорожно напряженные мышцы не откликнулись на уговоры разума. Он тихо простонал. Хотелось потерять сознание, однако сегодня желания не исполнялись. Вампир несколько раз моргнул, тщетно надеясь, что тьма исчезнет, а зрение вернется, но вокруг было темно, как и прежде. Несколько минут он едва-едва напрягал и расслаблял мышцы, разминая их, пока судорога, сковавшая все тело, не прошла. Вампир попробовал встать. Тело не слушалось – он лишь едва пошевелился. Но и это неощутимо кроткое движение вызвало неистовый приступ боли. Клавдий зашипел, словно разъяренная змея. Он давно, очень давно не ощущал такой бесконечной беспомощности.
Вампир еще раз попытался встать. С великим трудом ему это удалось, но не прошло и минуты, как он опять оказался на полу. Ноги не держали. Клавдий не понимал: что с ним? Он напряг память, пытаясь вспомнить причину своей слабости, но воспоминания ложились мутно, размыто. В ответ на бессмысленные попытки прояснить вытертую из памяти картину под сердцем что-то холодно кольнуло. Сперва едва ощутимо, но вскоре холод перерос в озноб и сменился очередным приступом. Вампир изогнулся неправдоподобной дугой, а затем свернулся калачиком. Изо всех сил он сжал обеими руками тонкий шрам на груди, оставшийся от укола волнообразным лезвием криса. Рана затянулась быстро: не пройдет и часа – и не останется даже шрама. Клавдий вздрогнул: если б удар пришелся чуточку выше, он пробил бы сердце… Удар. Сердце. Воспоминания накатились внезапно, память вернулась к Клавдию в одно мгновение, а вместе с ней и жгучая досада. Он попался на уловку Аргануса – оказался слишком глуп, чтобы попасться в ловушку, беспечно заглотнул столь отчетливо различимую наживу. О боги, как он глуп! Вампир яростно ударил кулаком об пол, но это ничем не помогло. Арганус обхитрил его – воспользовался, словно наивной девчонкой. Но зачем? Какие планы вынашивал лич?
– Чего ему от меня надо, драть демонам задницы?! – выругался Клавдий.
– Оригинально, – усмехнулся неизвестный, но – на грани сна и яви – знакомый голос. – Меня всегда тешили твои умения изъясняться.
– Арганус? – заранее зная, что не прав, попытался угадать вампир.
– Батури, у тебя развились слуховые галлюцинации, или тебе изменяет память?
– Этого… не может быть… ты мертв! – не поверил своим догадкам Клавдий.
– Поразительно, но ты тоже, – хмыкнула тьма.
– Я умер? – искренне удивился Клавдий. – Но еще секунду назад…
– Ты уже шесть веков как мертв, – перебил голос.
Если бы Клавдий смог рассмотреть собеседника сквозь пелену магического тумана, то увидел бы молодого красивого юношу с идеально точными, слегка грубоватыми чертами лица, со светло-голубыми, словно морские волны, глазами и густыми черными, будто сажа, волосами, которые длинными прядями ниспадали на хрупкие, почти женственные плечи. Но ничего этого Клавдий не разглядел: его взор затмила чужая магия, и он не видел ничего ни ближе, ни дальше собственного носа.