Ученик запретного племени
Шрифт:
– Извините, сударь, честное слово не имел дурного умысла, простите мою неуклюжесть, не хотел, право не хотел…
– Я знаю, – невозмутимо произнес ром. Отряхнул мокрые штаны и добавил: – Ты, когда закончишь метлой махать – подходи, пивка попьем, познакомимся поближе…
Зал вздохнул с облегчением. В присутствии ромахов люди, по большей части, всегда находились в некотором напряжении. Но запретить истинным хозяевам Ромалии делать или не делать того, что они хотели, не мог никто. Если ром желал сидеть в кабаке – он сидел в кабаке и тут уж ничего не попишешь.
Гнус в тот вечер допоздна просидел с Риуром, угощаясь пивом. В третьем часу ночи, нетвердо держась на ногах и обнимая ромаха за плечи, он называл его Ри и утверждал, что лишь Ри и понимает его в этой жизни.
Вот с того самого дня сначала Риур, а за ним и другие ромы, заходившие опрокинуть стаканчик-другой дешевого красного вина или душистого пива, стали отличать Гнуса среди прочего люда. Иногда угощали пивом. А изредка даже снисходили до беседы неторопливой, спокойной и гладкой, которая, казалось, снимала некую тяжесть с души и вселяла даже уверенность в лучшие времена.
Перемены действительно наступили.
Однажды Риур, получив от хозяина плату за прекрасную радужную форель, сидел в уголке у маленького круглого окошка расстеклованного цветным витражом и потягивал свое любимое светлое пиво. По обыкновению он пригласил и Гнуса разделить с ним скромную выпивку. Гнус конечно был бы рад – да случилась работа. Два фермера подрались, опрокинули стол… битая посуда и прочее. Поблагодарив Риура за приглашение, он сказал:
– Сейчас приберу мусор и с удовольствием посижу – отдохну с тобой. У меня и работа закончилась уже. Вот Тибро – сменщик мой – запаздывает. Ты уж извини.
Риур, как и все ромы, ценил вежливость. Он степенно кивнул и коротко ответил:
– Жду.
В это время дверь в трактир с треском распахнулась и в зал вкатилась ватага крепких, загорелых, коротко стриженых парней, явно навеселе, с намерением продолжить попойку. Бесцеремонно расталкивая присмиревших посетителей, они проложили дорогу прямо к стойке, где нагло потеснив всех вокруг, потребовали:
– Эй, хозяин, текилы нам и не меньше ведра!
Прозвучавший из уст главаря заказ их чем-то рассмешил, и все бритоголовые дружно заржали.
Хозяин – человек многоопытный и всякого повидавший на своем веку, был не робкого десятка. И далеко не хлипкого. Не случайно стену его трактира украшали гордые вымпелы и кубки чемпионатов по боксу – правда, определенной давности, но всё же… Так что он, не робея, выбил пробку, ударив ладонью о донышко у двадцатилитрового бочонка с водкой и, протянув его на вытянутой руке бритому, произнес:
– С тебя две сотни, приятель. Заплати. Я не отпускаю в кредит.
Тут уж и вовсе в зале всё стихло. Даже эти тупоголовые жеребцы, кажется, поняли – что-то назревает. Они перестали хихикать, злобно насупились, оскалились – просто собаки взбесившиеся, да и только.
– Ты нас, похоже, хочешь обидеть недоверием, толстая крыса? А не боишься и вовсе остаться без монет, а?! Мы тебя живо разведем, не успеешь гукнуть.
Самый рослый верзила потянулся и, перехватив из руки хозяина бочонок, попытался запустить его прямо в стойку, но не успел, а удивленно хрюкнув, стал заваливаться на бок. Хозяин, ловко подхватив откупоренный бочонок, поставил его под стойку и с изумлением воззрился на Гнуса.
Дело в том, что именно Гнус, не ожидая от себя такого, ударил молодца прямо по почкам кленовой ручкой от швабры – крепко ударил – и теперь стоял, растерянно глядя на банду, надвигавшуюся прямо на него.
– Соберите мусор и быстро все вон отсюда, – раздался тихий, спокойный голос со столика от окна. – Я говорю один раз, бритая шваль, не забывайте.
Тихий, вроде бы, голос, но его услышали все в зале.
Бритые в ярости уставились на Риура, который, даже не приподнявшись со стула, таранил их тяжелым, немигающим взглядом.
А взгляд рассерженного ромаха – вещь трудноперевариваемая, надобно сказать. В девяноста девяти и девяти десятых процентов из ста, человек не бросается прямо на тяжелый танк, желая его остановить.
Но, то ли бритые выпили слишком много, то ли понадеялись на свою коллективную силу и защиту сильных покровителей, а может неученые еще… Одним словом вся компания, достав ножи и кастеты, гурьбой кинулась к столику у витража.
Почти все в трактире понимали, что Риур мог бы разделаться с бандой, даже не вставая с места. Но знали также и то, что ромахи пользуются тайными силами исключительно редко.
Риур легко вскочил с места, изогнулся, гибкий как кошка и в руке его блеснул длинный, тяжелый охотничий нож – особое оружие, которое, как говорят «люди знающие», ромы делают сами из обычных подшипников скольжения, в своих лесных мастерских.
Бандиты явно не ведали, что творят. Ромах был одномоментно всюду. Его длинные светлые волосы, забранные в хвост, ветром рассекали воздух трактира. Вот пригнувшись от удара и нырнув под руку первого нападавшего, лезвие, казалось лишь слегка, коснулось его живота… руки с кастетом другого, горла третьего… И на пол вдруг повалились внутренности вместе с отрубленной рукой и фонтанами крови.
А Риур продолжал этот, невиданный никем, танец смерти.
Главарь кинулся на него, растопырив широко руки – в каждой было по длинному стилету. Но не успел он подскочить и на три шага, как прямо в сердце ему вошел нож, воткнутый по самую рукоять. Никто не умеет метать ножи лучше ромаха. Риур кувыркнувшись, оказался рядом со своей жертвой и вырвав свое смертоносное оружие обернулся.
Бандиты, узрев безвременную кончину своего главаря, в ужасе улепетывали, даже не прихватив раненого приятеля с отрубленной рукой. Тот, потеряв сознание, медленно истекал кровью на полу, среди пары дружков, которым повезло ещё меньше.
– Извини, уважаемый. Намусорил. Вот тебе за выпивку и беспокойство, – произнес Риур, обращаясь к хозяину. Он положил на стойку деньги, поглядел с уважением на Гнуса, обессиленно прислонившегося к стойке, и вышел в ночь.
На другой день Гнус сидел в любимом трактире и наливался мнимой храбростью из глиняной кружки, когда к его столику легко скользнул Риур и присел напротив.