Ученик
Шрифт:
– Вы не уходите, я мигом… – проговорил я и ринулся на кухню.
Там, выдвинув верхний ящик стола, я нащупал подаренную мне лет пять назад десертную серебряную ложку и опрометью бросился в спальню. Но, открыв дверь, я увидел, что кровать опустела. Я разочарованно опустил руку, но в тот же момент из-под кровати выбралась черная крыса с длинным черным хвостом и здоровенными розовыми лапами. Ловко перебирая этими лапами, она быстро взобралась на покрывало и уселась на месте пропавшего старикана. Я моргнул и в следующий момент увидел белого
– Это вам – подарок, – располагающе улыбнувшись, проговорил я и протянул старичку ложку. – Настоящее серебро, ни один паразит, даже Силантий, не расколет.
Дед неуловимым движением покрытой шерстью руки выхватил ложку, сунул ее в рот и укусил. Затем внимательно рассмотрел место укуса и тут же спрятал ее в трусы.
– Спасибо, вьюнош. Спасибо.
Я снова забрался на кровать и уселся напротив старика.
– Так вот, о бабке о твоей – была Пелагея Дормидонтовна женщиной очень умной и талантливой…
– Позвольте! – неучтиво перебил я старичка. – Что-то вы путаете! Бабушку мою звали Анна Ивановна, уж это-то я точно помню.
– Это когда она умирала, ее звали Анна Ивановна. А когда я ее узнал, ей было всего четыре года и звали ее Пелагея Дормидонтовна… И как нехорошо старших перебивать. Э… э!
– Как же не перебивать, когда вы мою любимую бабушку, единственного моего близкого человека, называете каким-то странным, заскорузлым именем. Да я могу свидетельство о смерти предъявить!
– Эх, вьюноша, это что ж ты казенной бумаге больше веры имеешь, чем живому существу. Ну-ну, и как же ты на белом свете живешь-то? – Старик укоризненно покачал головой, сверля меня своими глазенками.
– Вы мне зубы не заговаривайте. Казенную бумагу мне государственные органы выдали. Государственные! На основании паспорта! А вас, живое существо, я первый раз в глаза вижу.
– Да-а-а, – задумчиво протянул дед, подняв глаза к потолку. – Вьюноша не только неразумный, да еще и упрямый. Прям горе. Чую, сейчас он и с меня пачпорт потребует. – Он опять уставился на меня. – Ну подумай сам, за сто девяносто шесть лет жизни сколько раз умный человек прозвище поменяет? А?
Я опешил:
– Вы хотите сказать, что моя бабушка прожила сто девяносто шесть лет?..
– Ничего я не хочу сказать! – разнервничался вдруг старикан. – Чего мне хотеть сказать, когда я с твоей бабкой сто девяносто два года знаком был. Да не просто знаком! Мы с ней вообще не разлей вода были! Она меня и сюда перетащила, а то бы я со своей Серпуховской заставы шагу бы не сделал! Эх, видела бы Софьюшка своего тупого внука! – Он опять горестно замотал головой.
Я, похоже, окончательно потерял нить разговора.
– Какая Софьюшка?
– Какая, какая? Бабка твоя!
– Что-то я совсем ничего не понимаю. Вы только что заявляли, что бабушку звали… как-то там Дормидонтовна. Теперь говорите – Софьюшка. У нее что, как у рецидивиста какого, несколько кличек было?
– Сам ты рецидивист! И рецидив у тебя – глупость непроходимая! И наглость немереная! Это ж надо, родную бабку рецидивисткой назвать!
Теперь помотал головой я:
– Знаете что, давайте по порядку. А я молчать буду и слушать. Может, хоть что-то пойму.
– Ну наконец-то просветление наступило. А то я уж думал, все – совсем мозгов нет. – Старик помолчал, укоризненно выглядывая из своей шерсти, но я сдержался, ожидая продолжения.
– Так вот я и говорю, бабушка твоя сызмальства умница была и очень талантливая. Помню, увидела меня первый раз, сразу догадалась, кто я. «А я, – говорит, – для тебя подарочек приготовила», – и подает мне ложку новую. Ох и ложка хороша была – лет сорок только ею кушал…
Я буквально взвыл, но про себя. А дедок лукаво так на меня поглядел, как будто ожидая моей реакции, а затем легонько усмехнулся и продолжил:
– Рано она свой дар почувствовала и поняла. Это ж надо, в четыре годочка меня усмотреть! Потому и овладела своим даром глубоко. И чего она только не умела!.. – Старичок опять замотал головенкой, только теперь уже от восхищения.
– А про тебя говорила: «Внучок мой посильнее меня будет. Вот увидишь, Гаврюша…» Гаврюша – это я, меня Гаврила Егорыч кличут, – уточнил дед. – «Да-а-а. Вот увидишь, Гаврюша, в силу внук войдет – все ему подвластно будет». Я, правда, не очень в это верил, хотя она редко ошибалась. Да и то верно, что дар-то через поколение передается, а значит, и у тебя должен был быть, и не маленький. Только учить-то тебя некому было, рано бабка умерла. А без науки – какой маг. А бабка твоя умирала, все твердила: «Вот посмотришь, Гаврюша, сам все постигнет», – это она про тебя.
Вдруг старик встал на кровати, выпрямился во весь свой карликовый рост, упер руки в лампасы на трусах и грозно заорал:
– Вот я и увидал! Приносит вьюнош неразумный магическую вещь в дом, бросает ее без присмотра, а затем еще и всяких друзей приводит. Ну совсем как есть – без мозгов!
Казалось, от возмущения дед сейчас треснет по швам.
– Это хорошо, что я вовремя успел вещицу припрятать, а то был бы твой друг сейчас неизвестно где, а дитя его малое осталось бы сиротой! А жена его – краса покинутая – вдовой без вести исчезнувшего!
От возмущения старик начал притоптывать ножкой. Но меня это нисколько не напугало. Еще не до конца веря в то, что услышал, я дрожащим от радости голосом осторожно и очень вежливо переспросил:
– Позвольте, позвольте, Гаврила Егорыч, я правильно вас понял – книга цела?
Старик опять уселся, успокоился и с довольной усмешкой ответил:
– Правильно, вьюноша, ты меня понял. Цела твоя книжечка. Только побледнела очень – пора, видать, ее хозяину возвращать.
– Так где же она? – Я от нетерпения привстал на кровати.