Ученик
Шрифт:
«Ну не отбил. И что?» — с вызовом подумал он про себя и пошел домой.
Ни завтра, ни послезавтра он тоже не смог ее увидеть. Родители, ужаснувшись тому, как он неожиданно вырос из своих рубашек и школьной формы, распланировали покупку обновок и, несмотря на его протесты, он был вынужден два дня посвятить толчее в очередях магазинов, примерке мешковато сидящих костюмов и новых ботинок, не понравившихся ему с первого взгляда. Но ничего другого не было, да и то, что им удалось купить обувь и новую школьную форму, уже само по себе было удивительным.
Новый учебный год неумолимо наступал, и времени вспомнить Таню у него почти не было. Закрывая глаза перед сном, он вдруг подумал, что забыл ее лицо. Он постарался вспомнить ее черты, но не смог. А ведь ему казалось, что он запомнил ее до мельчайших черточек. Но в памяти остался только ее образ.
Он привык рано вставать этим летом, он просыпался и в семь, и в полвосьмого, редко спал дольше, и когда неприятный и полузабытый звон будильника разбудил его, он удивился этому звуку, и ему почему-то ужасно захотелось поспать еще.
Наступило первое сентября.
Глава 18
Лето кончилось внезапно. С утра его мучили дурные предчувствия, какая-то нерешительность нарастала в груди и оседала неприятным комком где-то в животе. Позавтракать он не смог, хмуро попрощался с бабушкой и вышел на улицу.
Он шел по пути, по которому прошел этим летом бесчисленное количество раз, и если он и не помнил отчетливо каждый день, когда ноги легко и радостно несли его в школьный двор, то общее ощущение счастья и подъема, казалось, прочно поселилось в нем. Но сегодня все было иначе.
Все кончилось.
Умом он осознал, что его новый мир, который он выстраивал по кирпичику, возводя надежную крепостную стену вокруг, чтобы сберечь все то, что он любил и хотел защитить, оказался таким же уязвимым, как и тот, внутренний, с его нелепыми и смешными ценностями. И причина этого только в нем.
Ноги с неохотой несли его в школу, и он пытался отогнать мысли о том, что школьный двор, его школьный двор, уже навряд ли будет принадлежать только ему. Раньше он не думал об этом, эти мысли пришли только сегодня и мучили его.
Ощущение грусти и какой-то безысходной тоски замедляло его шаги, и несмотря на то, что какой-то частицей своего сознания он стремился побыстрей приблизить миг, когда он увидит Ее, его мысли раз за разом возвращались к школе, к классному кабинету, к его парте и всему тому, о чем он практически не думал этим летом.
Мысль о том, что она возможно сядет за его парту, будоражившая сознание все эти дни, казалась ему теперь смешной и идиотской и ее он тоже старался отогнать.
Ее лицо и улыбка по-прежнему стояли у него перед глазами, но почему-то потеряли резкость, как будто отдалились, очертания размылись и ему казалось, что она смотрит не на него, а куда-то в сторону.
В какой-то момент он даже остановился, чтобы собраться с духом, и постарался улыбнуться, но, когда он сделал это, какая-то гримаса возникла на его лице и он, раздраженно поморщившись и бросив портфель, с силой потер руками виски и щеки. Портфель весил целую тонну, хотя для первого сентября не нужно было брать практически ничего. Еще неделю назад он не обратил бы никакого внимания на его вес, даже будь он набит кирпичами, но сегодня все было иначе.
Абсолютно все.
И даже хмурая погода очевидно заявляла о том, что лето кончилось, небо было затянуто тучами и ему даже показалось, что дождинка упала на его лицо.
На торжественную линейку он немного опоздал. Пристроившись в задний ряд своего класса и обменявшись вялыми рукопожатиями с парой одноклассников, вид которых не вызвал у него ожидаемых эмоций, он вымученно и неискренне улыбался и озирался по сторонам. Он просто не мог общаться ни с кем. Он изменился, а они все остались такими, какими были всего пару — тройку месяцев назад. Он знал, что это ощущение пройдет, но сейчас он не мог радоваться, смеяться и, хлопая по спине друзей, делиться с ними впечатлениями о лете.
На этот раз у него не было впечатлений, которыми он мог бы поделиться. Они были настолько личными, что он был уверен, что даже если бы он захотел, все равно не нашлось бы нужных слов для того, чтобы объяснить, что с ним произошло. Да он и не хотел.
Когда директор завершил свою речь, которую как обычно никто не слушал, кроме торжественно одетых первоклассников и их родителей, со всех сторон с самого ее начала доносились шепот и смешки, и ряды школьников смешались, он увидел Ее.
Она стояла и, заразительно улыбаясь, о чем-то разговаривала с его одноклассницами, очевидно уже успев перезнакомиться со всеми.
Он перехватил ее взгляд и попытался выдавить из себя неловкую улыбку. Еще до того, как она успела улыбнуться ему в ответ, а он мысленно молил о том, чтобы это произошло, девчонки, увидев, что она на кого-то смотрит, также проследили за ее взглядом и, весело прыская от хохота принялись что-то торопливо рассказывать, и он уже знал, что речь шла о нем, потому что улыбнуться она не успела.
Улыбка, зародившаяся на ее губах, как-то сама собой погасла, и она отвела взгляд в сторону, как будто случайно мазнув по нему глазами.
Он поднял руку, чтобы помахать ей, но жест получился неуверенным и неловким и он смутился. Все его худшие опасения оправдывались слишком быстро.
Нерешительная поза и повисшая на мгновение в воздухе рука привлекла к нему дополнительное внимание, и щебетание участилось, он знал, что обсуждают именно его, вытаскивают и выплескивают на нее все новые и новые истории и сплетни.
Перебросив портфель из руки в руку, он повернулся к ним спиной и пошел в класс. Дверь школы бухнула за его спиной, отгородив от внешнего мира и сделав неслышимым это невыносимое щебетание с неразличимыми словами и фразами и заразительный смех.