Ученик
Шрифт:
— А нужно, чтобы знать, что просто так, неизвестно кто не сможет меня заставить делать то, что я не хочу — и не должен делать. Не зацапает грязными руками то, что для меня важно и дорого. Понимаешь?
— Понимаю, — ответил Кореец. И, помолчав, продолжил: — Может ты и прав. Но иногда ведь так хочется, чтобы какое-то дело кто-то сделал за тебя. Просто так — взял и сделал. И бац, обернуться не успеешь, а оно уже готово.
— Угу, — согласился он. — Иногда хочется. Часто хочется. Мне тоже так хотелось иногда. Но…, - он запнулся и высказал мысль, которая всплыла у него в голове. Трудно сказать, откуда она взялась, и каким образом пришла в голову, но ему показалось в тот момент, что это единственно правильная мысль. — Наверное, нельзя ждать, что какое-то дело вдруг возьмется и само сделается. Или кто-то другой его за тебя сделает. И надеяться нельзя. И даже когда уже делаешь, нельзя думать о том, что вот придут и помогут.
Кореец присвистнул: — Ну, ты и сказал. Вообще-вообще и помечтать нельзя?
Он упрямо продолжил: — Помечтать может быть и можно. Но делать нужно так, как если бы заранее знаешь, что никто не поможет.
Кореец улыбнулся: — Ну а я тебе не помог ни в чем?
— Помог, конечно. Но не в конкретном деле. Ты просто помог. Очень помог, — повторил он и смущенно улыбнулся.
Кореец потянулся всем телом. — Что-то мы с тобой чепуху всякую обсуждаем, тебе не кажется?
— Наверное. Может быть и чепуху. Знаешь, — закончил он, — надеяться на помощь и просить о помощи нельзя. Вернее, можно, да только не помогут. Поэтому и не нужно. Единственное, что остается, это делать. И помогать другим, если считаешь нужным. Если это того стоит, и если сам считаешь, что помочь должен. Просто так, взять и помочь. Без просьб. Как ты мне тогда помог, в тот первый день.
— Да, ты прав, — сказал Кореец. — Без просьб. Просто помочь, если считаешь нужным… Если должен. А может, однажды кто-то так же поможет тебе?
— Может и поможет. Но вряд ли, — упрямо закончил он. — Я на это надеяться не стану.
— Ну и зря, — сказал Кореец. — Если не верить, и не надеяться, совсем грустно будет.
— Может и грустно, — согласился он. — Но зато когда не надеешься, будешь из себя выжимать все по максимуму. А чудеса… чудеса случаются очень редко.
Кореец, казалось, не был расположен продолжать беседу и смотрел куда-то вдаль, привычно покусывая травинку.
Неожиданно, улыбнувшись каким-то своим мыслям, Кореец вдруг произнес: — Ладно, что-то мы заговорились ни о чем. А этим своим одноклассникам — раз уж так я с ними и не познакомился, приветы от меня передавай при случае.
— Передам, — серьезно ответил он, не поняв в первый момент, что Кореец пошутил. И, услышав его серьезный ответ, Кореец засмеялся. Засмеялся весело и беззаботно, как будто лето опять вернулось к своему началу, и все у них было только впереди.
— Давай, до завтра. Опять пораньше?
— Да, — ответил он. — Чем раньше, тем лучше. — Он не мог разделить веселья Корейца, не мог понять, как вообще можно смеяться, когда так грустно и тяжело.
— Ты когда спишь-то вообще? — поинтересовался Кореец. Я-то сейчас спать лягу, а ты еще наверное висеть да стучать планируешь?
— Ну да, — ответил он смущенно. — Часок позанимаюсь.
— Ну, дело твое, конечно. Смотри, надоест.
— Может и надоест, — улыбнулся он. — Все равно все в голове, сам же говорил.
— В голове, в голове, — вздохнул Кореец. — Все-таки ты зануда. Разговаривать с тобой невозможно. До завтра. Дом, смотри, не разломай.
— Хочешь сказать, что я сильней бетона? Да, сильней.
— Бетон только об этом не знает. Так что головой о него не бейся.
Он все-таки не удержался и засмеялся. Хорошо, до завтра.
Глава 14
Утро выдалось не по-летнему хмурым. Август близился к концу, на вокзале было неуютно и грязно. Все казалось каким-то серым и неухоженным, как будто покрытым слоем пыли. Они стояли около вагона и молчали.
Он старался думать о хорошем и радостном, но ничего подобного не приходило в голову. К горлу подкатил какой-то комок и он знал, что стоит ему что-нибудь сказать, голос прозвучит неуверенно и хрипло. Он прокашлялся. Смотреть вдаль было удобно и просто. В самый край платформы, куда змейкой, слегка изгибаясь, уходили грязные вагоны, становясь нечеткими вдали. Потихоньку рассветало, и утренняя прохлада готовилась отступить.
Дольше молчать было невозможно и неловко, и он с усилием перевел глаза на Корейца. Тот тоже смотрел в сторону и молчал.
— Не верится даже, — произнес он наконец, нарушив молчание. — Тебе ехать несколько суток.
— Угу, — кивнул Кореец, глядя в сторону. — Трястись в вагоне. Приятного, конечно, мало. Ну да ничего. К школе успею, — криво усмехнувшись, Кореец сделал паузу и внезапно улыбнулся. Улыбнулся широко и открыто, как всегда.
— Не переживай. Это было хорошее лето. И оно стоило этого.
— Чего оно стоило? — спросил он.
— Да всего. Оно могло пройти совсем иначе. Как всегда. Ты бы читал свои книги. Я…я бы шлялся по улицам, не зная, чем себя занять. Пролетело лето… Когда время летит, значит, это хорошее время.
Он взглянул в глаза Корейца. Тот смотрел серьезно, но, казалось, в глубине его внимательных глаз лучились искорки смеха, и комок, подступивший к горлу, стал потихоньку отступать.
— Мы еще увидимся когда-нибудь? Ты приедешь? — спросил он, прокашлявшись еще раз, стараясь говорить обычным тоном, что у него плохо получалось, как он ни старался.
— Все может быть, брат. Увидим. Какие наши годы, если вдуматься?
Они стояли молча и в какой-то момент он, не выдержав, уткнулся лбом в плечо Корейца. Тот не пошевелился. Мимо шли пассажиры, волоча багаж, один раз на них чуть было не наехала тележка носильщика, но они молчали и стояли не двигаясь.
Ему казалось, что осталось так много всего невысказанного и важного, что необходимо успеть сказать, сделать, вспомнить, но ничего не шло в голову. И он смотрел себе под ноги, наблюдая в каком-то оцепенении, как ветерок катит по заплеванной платформе конфетные фантики и щепки.
Резкий пронзительный гудок прозвучал неожиданно, он вздрогнул и ощутил, как комок опять вернулся на свое место. Переведя глаза на Корейца, он сказал, уже не заботясь о том, что голос его прозвучит грубо и хрипло:
— Спасибо тебе за все. И за то, что тогда вступился, и за все остальное. За все. — Его голос сорвался, дыхание перехватило, и он не смог продолжать. Предательская влага набежала на глаза, и он машинально вытер их рукой.
— Не за что. Вступился… Нет. Вступаются за слабых. Я просто помог. Немного.