Ученики Ворона. Черная Весна
Шрифт:
— Можно подумать, он именно на тебе женится!
— Не красавец, нет. Зато глазки умненькие.
У меня возникло ощущение, что я лошадь на рынке, и ко мне сейчас прицениваются. Серьезно. И еще я понял, что надо эту опасность в корне давить, от греха, и дело не только в пяти похоронах, которые запросто может устроить Рози, увидев всего лишь часть той вакханалии, которая имела место быть здесь и сейчас. Просто ни к чему это все мне в принципе.
А прекратить это все можно только одним способом. Надо стать для них неинтересным.
— Ох, и хороши у тебя сестры! У нас в Лесном Краю таких нету! —
И после этих слов я сморкнулся прямо на пол, понимая, что тем самым навсегда порчу свою репутацию в глазах всех поколений Монбронов, сколько бы их еще ни было на свете. А также надеясь на то, что после этого Гарольд не бросит мне вызов на поединок, когда мы закончим разбираться с его делами. Все-таки сестры, родовое гнездо, опять же.
— Фуууууууу! — сообщили мне сразу четыре из пяти девушек брезгливо и посмотрели на меня презрительно.
И только одна из них, остроносенькая, делать этого не стала. Более того — она даже никак не выказала своего неодобрения.
— Садись за стол, старина — скрыв улыбку, предложил мне Гарольд и хлопнул меня по плечу — В ногах правды нет.
— Покушать бы — одобрительно сообщил ему я, старательно копируя манеры и речь Фалька, и плюхаясь на лавку неподалеку от Генриха — Свининки там, овощей тушеных, хлебушка, подливы.
Если у брата Гарольда и было в планах что-то вроде рукопожатия, то после моей выходки он ничего такого делать не стал, ограничившись кивком и повторив уже произнесенную им фразу:
— Добро пожаловать!
Впрочем, пообщаться нам и не удалось бы, поскольку почти сразу справа от меня уселся Гарольд и тоном, от которого даже у меня пробежал мороз по коже, поинтересовался у брата:
— Ну, Генрих, теперь расскажи мне, как так оно все вышло. И поспеши, пока не пришел дядюшка.
— Все — что? — вяло спросил Генрих — Как мне кажется, ничего особенного или из ряда вон происходящего не случилось.
— Вот такой у меня брат, представитель старшей ветви древнего рода Монбронов — весело, почти залихватски сказал мне Гарольд — В замке как хозяин распоряжается сородич из младшей ветви, его сестер вот-вот спровадят в дом терпимости, матери нужна поддержка в этот трудный час, но она ее не получает. Отец убит! А мой братец считает, что все идет нормально.
— Отец умер сам — наконец-то в голосе Генриха появились живые нотки — Это доказанный факт, который ни у кого, кроме тебя не вызывает сомнения. Мама в полном порядке, что же до наших с тобой сестер… Ты сам все про них знаешь. И помнишь. Дом терпимости? Не смеши меня. От наших с тобой сестер содержатели иных подобных домов как от чумы будут шарахаться.
— Экий мерзавец ты, Генрих — лениво сообщила та девица, что была с роскошными волосами — При госте нас позоришь. Он хоть и из немыслимой глуши, но все-же…
Впрочем, на ее слова кроме меня внимания никто не обратил.
— И самое главное — Генрих встал и уперся кулаками в стол — Я хочу напомнить тебе о том, что, поступив в обучение к колдуну, ты лишился всех прав. Прав на все! Ты не наследник родовой чести, родового добра, славы предков и всего прочего. Ты уже два года как никто, Гарольд. Никто. И, значит, ты не вправе ничего требовать у меня. Ради правды, и до того ты этого делать не вправе был, просто в силу того, что старший брат я, но тогда тебе многое прощалось за твою лихость, удаль и живую кровь Монбронов. За все то, чего не было у меня. Но теперь… Кто ты такой? Радуйся, что тебя вообще пустили сюда, в этот дом. Тебя, и твоего приятеля-невежу.
— Мой славный Генрих, я удивлен — абсолютно без наигрыша произнес Гарольд — Ты ли это? Вечно тихий, вечно молчащий, и вдруг! Правда, я не понимаю, почему ты так набросился на меня, мы ведь не враги.
— Ты уверен в этом? — Генрих криво улыбнулся — Просто ты раньше этого не замечал. Да и когда тебе? Ты всегда то на балу, то в кровати очередной придворной дамы, то на поединке с мужем этой дамы, а то и вовсе на войне. От отца только и было слышно: «Мой Гарольд опять умудрился нашалить». И главное — он бы счастлив твоим шалостям! Даже то, что ты обрюхатил мою невесту, мою Люсиль, он и то назвал «проделкой». Проделкой!
— Я? — ошарашенно произнес Гарольд — Люсиль? Ты в своем уме?
— Мне все известно! — прошипел Генрих и помахал пальцем у носа Монброна — Все! Я видел ублюдка, рожденного ей. Это вылитый ты! Люсиль, правда, до последнего момента твердила, что ты здесь ни при чем, что все было наоборот, что ты ее спас, но я-то знаю, что эта лживая дрянь просто выгораживала тебя! Даже когда она умирала, она твердила о том, что это мой ребенок, а не твой.
— Как интересно — Гарольд обвел взглядом потолок залы — Это все? Или у тебя еще есть что сказать?
По лицу его матери текли слезы, сестры испуганно глазели на происходящее и даже не перешептывались. Судя по всему, они таким Генриха тоже никогда не видели.
— Есть — кривя губы, сообщил ему старший брат, щеки которого от эмоций и криков изрядно порозовели — Знаешь, ты меня очень, очень расстроил. Я ведь был уверен в том, что ты непременно примчишься сюда, узнав про смерть отца и прочие бесчинства. И очень надеялся на то, что ты поступишь так, как всегда, то есть ворвешься в замок, прикончишь дядюшку, точнее, попытаешься это сделать, и вообще наделаешь разных глупостей, вроде кровопролития и возмущения порядка. Ты же Гарольд Монброн, любимец дам, надежда рода, у тебя есть все права на это. И после этого я испытаю давно ожидаемую огромную радость, глядя на то, как тебя четвертуют на Судной площади, потому что никаких прав у тебя нет и быть не может. Разве что на небольшое ежемесячное вспомоществование, что-то вроде сотни золотых. Ах, да. И еще небольшого поместья на южной границе Силистрии.
— Это правда — прошептала мать Гарольда, не поднимая глаз — Такова последняя воля покойного. Все права унаследовал Генрих.
— Который тут же отдал их младшей ветви Монбронов — с невыразимым ехидством произнес братец Гарольда, шутовски разводя руки в стороны — В обмен на пару услуг и еще кое-что.
— Ну, с одной услугой не сложилось — миролюбиво сообщил брату Гарольд — Я не стал безобразничать, я предпочел другой путь, мирный. Что же еще тебе обещал наш дядюшка?
— В том числе то, что сделаю все, для того, чтобы ты умер, мой дорогой племянник — раздался бас дядюшки Тобиаса — И не просто умер, а на глазах у всего города, опозоренный и ошельмованный. Это было обязательное требование Генриха.