Ученики Ворона. Черная весна
Шрифт:
— Вот тут — да, — признал я. — Хоть и жарко, зато задница в воздухе не болтается. Что еще?
— Кое-кому придется пошевелить мозгами над тем, как нас выручить. — Гарольд широко улыбнулся, отгибая третий палец. — Знаешь, приятно иногда побыть чьей-то головной болью.
— Ой, ладно, — фыркнул я. — Есть у меня подозрения, что ты и до того кучу проблем окружающим создавал. В смысле, еще до нашего знакомства, когда дома жил.
— Ну и последнее. — Мой друг отогнул еще один палец. — Если все-таки дело дойдет до топора и плахи, я буду очень, очень красиво смотреться на эшафоте. Вот только
— В серой, — заметил я. — Как и у меня. Откуда им у нас взяться, белым? Мы в тюрьме, тут прачек нет. А если совсем честно, мои и до того не сильно белые были. То война, то корабль…
— Ну да, переодеться я не успел. — Гарольд с отвращением глянул на замызганные рукава сорочки. — Ладно, в почти белой рубахе, молодой, стройный, красивый. Еще волосы распущу! Все девицы помрут от восторга!
— Что да, то да, — даже не стал спорить я. — Особенно если волосы распустить. И знаешь, чтобы ветерок эдак их слегка развевал. Очень красиво будет смотреться. Аккурат до того момента, как палач тебе руку не отрубит. Или ногу? У вас с чего четвертование начинают? У нас с рук.
— Скотина ты, милейший фон Рут, — заявил Гарольд. — Такую картину испортил. Теперь ни малейшего желания нет на эшафот идти. Придется как-то выбираться отсюда.
— Крайний срок — понедельник, то есть через четыре дня, — заметил я. — Во вторник состоится суд, где нас приговорят к смерти.
— Думаешь?
— Уверен. — Я снова лег на спину. — Вот кабы тебя отвезли к королю, то, может, и нет. Тебя же король в лицо знает?
— Знает, — подтвердил Гарольд.
— Вот потому тебе туда и не попасть, — продолжил я. — Просто составят документ, по которому некий дворянин, возможно даже безымянный, чуть не прибил родных, и подсунут его на подпись королю, а тот его подмахнет. Или даже без этого обойдутся. Знаешь, в судебных канцеляриях и не такие странности бывают. Заверит приговор какой-нибудь бумагомарака, да и все.
Я сам в местах вроде королевской канцелярии не бывал, но вот беззубый Руфус, который частенько ночевал со мной в одной раймилльской ночлежке, много про подобные штуки рассказывал. Он сам лишился всего, чего имел, вот таким же образом, через поддельные бумаги, за большие деньги заверенные подлинными печатями и подписями. У нас ведь все решают связи и знакомства, у Руфуса их оказалось меньше, несмотря на его положение. Потому в какой-то момент его племянник стал жить-поживать в бывшем Руфусовом огромном доме и кататься в карете с золочеными спицами. Сам же Руфус спал в ночлежках и дрался с нищими за кусок хлеба до той поры, пока ему горло не перерезали.
Что уж говорить про нас? Дядюшка Тобиас отсыплет золота, кто-то где-то подпишет бумагу и поставит печать, а потом мы будем стоять на виду у всего города на Судной площади.
— Шутки шутками, но я не желаю подыхать от рук палача, — уже без иронии произнес Гарольд. — Лучше тогда уж наш первый план, с тюремщиком. По крайней мере, умрем от честной стали и в бою, все не стыдно у престола будет в глаза богам посмотреть. Да, жизнь оказалась бестолковая, зато смерть — красивая.
Мог бы я сказать, что не красивая она, а глупая, поскольку развели мы всю эту канитель напрасно. Мог, но не стал. Потому что тоже в этом всем виноват. Не убей я еще во время войны ученика мистресс Эвангелин, и сейчас бы не здесь на топчане лежал, а спокойно зубрил заклинания в Вороньем замке. Все хороши, проще говоря.
— Ты со мной? — привстав, протянул мне руку Гарольд.
— Как всегда, — пожал я ее. — До конца.
— Красиво сказал, — одобрил он. — Прямо как в романах, которые мои бестолковые сестрицы так любят читать! Ох, духота какая!
— Слушай, а вот мне интересно, — спросил я, вытерев со лба пот, моментально выступивший от телодвижений. — Твой брат упоминал некую Люсиль. Если не секрет, в чем там дело?
На самом деле данное имя я услышал сегодня не впервые. Еще прошлым летом оно мелькнуло в ночном разговоре моего друга и Аманды, который я случайно подслушал. Правда случайно. Не нарочно.
— Люсиль. — Гарольд помолчал. — Там все неприятно вышло. Сильно неприятно.
— Не хочешь — не рассказывай, — предложил я. — Все понятно, семейные дела — это такая штука…
— Семейные! — Монброн рассмеялся. — Знаешь, я все чаще начинаю понимать тех, кто называет своей семьей нашу дружную компанию. Ей-ей, наши узы прочнее, чем любые кровные. Да что там, сам посуди — родной дядюшка хочет моей смерти, брат предал, сестры и мать промолчали. А ты готов идти за мной на эшафот. Вот и задумаешься: где она, семья, на самом деле?
— Тогда рассказывай про Люсиль, — потребовал я. — По-нашему, по-родственному.
— Не язык у тебя, а помело, — заметил Гарольд. — Ладно уж. Хотя там и рассказывать особо нечего. Есть у нас в Форессе уважаемое семейство по фамилии Лавинь. «Старая» кровь, изрядное состояние, естественно, в родстве с другими благородными семействами и с нами — в том числе. Кстати, по дядюшкиной линии. Ну и, как водится, я знал всех своих погодков из этой фамилии, поскольку при одном «малом дворе» были приняты, по одним балам ходили, на одни охоты ездили. У нас так принято.
— «Малом дворе»? — уточнил я.
— Ну да. — Гарольд повертел пальцами в воздухе. — Двор наследника престола. Наши отцы состоят при правящем короле, мы, их благородные потомки, — при будущем монархе. Традиция. По идее, от нашего дома там должен был Генрих присутствовать как старший, но он к этому был не приспособлен совершенно. На лошади сидит криво, шпагой как вертелом машет и крови боится. Опозорил бы он нас, вот отец меня туда и отправил. Мол, все одно никому дела до этого нет. А я что? Только рад был. Там весело было.
— Слушай, если ты наследника престола знаешь, так это хорошо, — оживился я. — Может…
— Он умер три года назад, — прервал мои соображения Гарольд. — Как объявили, от геморроидальных колик. Но я так думаю, что его сгубила та хворь, что в бокале с вином легко растворяется и вкуса не имеет. Его место занял средний сын короля, а его я почти не знаю. У него своя свита, ближним покойного принца в ней места нет.
— Плохо, — вздохнул я. — Ну, и что с Люсиль-то?
— Я крепко сдружился с Лео Лавинем, мы с ним погодки, — продолжил Монброн. — Стал часто бывать в этом доме и обнаружил, что совсем еще недавно сопливая малышка Люсиль, его сестра, превратилась в такую красотку, что только ахнуть можно.