Учения дона Хуана
Шрифт:
В этот момент я ощутил сильные судороги, и через пару секунд вокруг меня образовался очень низкий и узкий туннель, твердый и удивительно холодный. На ощупь он был словно из толстой фольги. Я обнаружил, что сижу на полу туннеля. Я попытался встать, но ушибся головой о железный потолок, а туннель стал сжиматься, пока не начал душить меня. Я помню, что полз к круглому отверстию, где кончался туннель; когда я добрался до выхода (если вообще добрался), то уже все забыл – собаку, дона Хуана, себя самого. Я задыхался от усталости; одежда вся была пропитана холодной липкой жидкостью. Я катался взад-вперед, пытаясь найти положение, в котором можно отдохнуть, в котором хоть не так страшно будет колотиться сердце. При одном из этих движений я вновь увидел собаку.
Я
У меня было ясное ощущение, что я не могу открыть глаза. Я видел сквозь толщу воды. Это было длительное, очень болезненное и тревожное состояние, будто уже проснулся, но никак не можешь пробудиться окончательно. Затем постепенно мир приобрел ясность и вошел в фокус. Поле зрения вновь стало ясным и широким, и первым пришло обычное сознательное действие – оглянуться и отыскать это чудесное существо. И здесь я испытал самую трудную фазу. Переход от моего нормального состояния прошел почти незаметно: я оставался в сознании, чувства и мысли были критерием этого, и сам переход был гладким и ясным. Но эта вторая фаза – пробуждение к привычному трезвому сознанию – была поистине потрясающей. Я забыл, что я человек! От безнадежности меня охватила такая печаль, что я заплакал.
Суббота, 5 августа 1961
Утром, после завтрака, хозяин дома, дон Хуан и я поехали обратно. Хотя я валился с ног от усталости, но в машине уснуть не мог. Я уснул на веранде у дона Хуана, только когда отъехал пикап.
Когда я проснулся, было темно; дон Хуан накрыл меня одеялом. В доме его не было. Он пришел позже и принес горшок тушеных бобов и стопку лепешек. Я невероятно проголодался. После ужина, когда мы легли отдыхать, он велел рассказать все, что со мной было минувшей ночью. Я пересказал все, что помнил, со всеми подробностями и как можно тщательней. Когда я закончил, он кивнул и сказал:
– Ну что ж, похоже, все в порядке. Сейчас мне это трудно объяснить. Но я думаю, что у тебя вся обошлось благополучно. Понимаешь, иногда он играет, как ребенок, а бывает попросту ужасен, устрашающ. Он либо резвится, либо предельно серьезен. Невозможно предугадать, каким он будет с тем или иным человеком, – хотя, впрочем, иногда, если хорошо знаешь этого человека, предсказать можно. Этой ночью ты с ним играл. Из всех, кого я знаю, ты единственный, у кого получилась такая встреча.
– Чем же испытанное мною отличается от того, что испытали другие?
– Ты не индеец, поэтому мне трудно тебе растолковать, что к чему; но я знаю точно, что если он не принимает человека, то его отвергает, будь то индеец или кто угодно. Это мне известно. Таких я видел множество. Мне известно также, что он шутник и многих заставляет смеяться, но чтобы он с кем-нибудь играл – такого я еще не видел.
– Не скажешь ли ты мне теперь, каким образом пейот защищает…
Он тут же толкнул меня в плечо:
– Я уже говорил – не смей его так называть. Ты еще недостаточно с ним знаком, чтобы быть с ним фамильярным.
– …Каким образом Мескалито защищает людей?
– Он советует. Он отвечает на любой вопрос.
– Значит Мескалито реален? Я имею в виду – он что-то такое, что можно видеть?
Похоже было, что мой вопрос его просто ошарашил. Он растерянно посмотрел на меня, в его взгляде было искреннее недоумение.
– Я хочу сказать, что Мескалито…
– Я слышал. Разве ты не видел его прошлой ночью?
Я хотел сказать, что видел только собаку, но меня остановил его озадаченный взгляд.
– Так ты думаешь, то, что я видел прошлой ночью, – это и был он?
В его взгляде отразилось участие, потом он усмехнулся, точно не мог поверить, и очень проникновенным тоном сказал:
– Не хочешь же ты сказать, что это была… твоя мать?
Перед словом «мать» он сделал паузу, как будто хотел сказать «tu chingada madre» – идиома, которая содержит оскорбительный для собеседника намек. Слово «мать» было настолько неожиданным, что оба мы долго смеялись. Затем я обнаружил, что он уже спит и ничего не слышит.
Воскресенье, 6 августа 1961
Я поехал с доном Хуаном в тот дом, где принимал пейот. По дороге он сказал мне, что человека, который «представил меня Мескалито», зовут Джон. Подъехав к дому, мы увидели Джона на веранде с двумя молодыми людьми. Все они были в прекрасном настроении. Они смеялись и непринужденно болтали. Все трое хорошо говорили по-английски. Я сказал Джону, что приехал поблагодарить за оказанную помощь.
Мне хотелось узнать от них, что я делал во время галлюциногенного опыта, и я сказал, что, как ни пытаюсь вспомнить, что вытворял, ничего не получается. Они смеялись и отвечать отказывались. Похоже, их сдерживало присутствие дона Хуана: они все поглядывали на него, как бы ожидая сигнала, разрешающего говорить. Видимо, дон Хуан дал такой сигнал, хотя я ничего не заметил, и Джон начал рассказывать.
– Я понял, что ты «готов», – сказал он, – когда услышал, как ты пукнул.
По словам Джона, пукнул я раз тридцать. Да нет, заметил дон Хуан, не больше десяти.
Джон продолжал:
– Ну мы все тогда к тебе подвинулись. Ты застыл, и у тебя начались конвульсии. Очень долго ты лежал на спине и двигал ртом, как будто говоришь. Затем начал биться головой об пол, тогда дон Хуан напялил на тебя старую шляпу, и ты это прекратил. Ты трясся и вздрагивал, лежа на полу; и так очень долго. Помню, все уже заснули, я только слышал сквозь сон, как ты пыхтишь и стонешь. Потом ты заорал, и я проснулся. Вижу – ты орешь и подпрыгиваешь. Ты бросился к воде, перевернул посудину и стал барахтаться в луже. Дон Хуан принес тебе еще воды. Ты сидел спокойно перед кастрюлей, когда вдруг вскочил и стащил с себя всю одежду, встал перед кастрюлей на четвереньки и начал пить как не в себя. Потом уселся и просто сидел, уставясь в пространство. Похоже было, что ты собрался так сидеть до самой смерти. Ну, мы все опять заснули, и дон Хуан тоже, как ты опять вскочил, завыл и погнался за собакой. Собака перепугалась, тоже завыла и рванула вокруг дома. Тут уже всем стало не до сна. Мы вскочили, видим – ты возвращаешься с другой стороны дома, собака мчится перед тобой, лает и воет, а ты за ней гонишься. Ты, я думаю, раз двадцать обежал вокруг дома, лая по-собачьи. Я боялся, что ты разбудишь всю округу. Вблизи здесь соседей нет, но твой вой можно было услышать за милю отсюда.