Училка и Чемпион
Шрифт:
— Да, Мирон. Ты сделаешь операцию и вернешься в спорт. А там уже решишь, надо оно тебе или нет.
Вчера он мне так и заявил — рука больше не даёт возможности заниматься спортом. А операцию не хочет делать, говорит, что хватит с него махать кулаками.
Но я-то вижу. Вижу, что ему не хватит. Что просто не хочет он лишних тревог для меня по типу пускающих по нему слюни блогерш.
А я такой ответственности не хочу. Помню его на ринге — это его жизнь. Это важно для него.
Вот пусть руку лечит и снова возвращается к тренировкам. Тогда и решит, чего ему хочется. Именно ему,
Мягко надавливаю ему на внутреннюю сторону бедра указательным пальцем и медленно веду вверх к паху, а у него зрачки расширяются так, что вот-вот поглотит меня эта тьма, затянет.
— Решай.… — шепчу соблазнительно.
— Кошка, — выдыхает горячо, — блядь… ты просто дьяволица.
Он закидывает меня на плечо, а я зажимаю рот рукой, чтобы не вскрикнуть, а потом мы закрываемся в моём кабинете….
46
Мы сидим за столом, когда часы только пробили десять, и провожаем старый год. Баба Шура на своем месте, в большом глубоком кресле, на плечах уютный шерстяной платок, с гордо поднятым подбородком. Ей пришлось сильно постараться, чтобы доктор отпустил её домой на новогодние праздники, но вот она тут, любуется новой сверкающей брошью, которую к празднику подарил ей любимый внук.
Игорь с важным видом передвигает салатницу, пытаясь дотянуться до бабушкиного любимого компота.
— Ба, ну ты зачем вот все эти салаты стружила? — качает головой Мирон. — Мы же с Любой сказали, что принесём всё на стол.
— Мироша, ну а как без оливье-то и мимозы? — вскидывает брови баба Шура. — Традиции — важная вещь в нашей жизни, внучек. Без них люди как неприякаянные.
— Смотри только, чтобы потом не хлопотала, слышишь? — Мирон смягчается, но всё ещё хмурится. — Завтра Игорь всё помоет. А то доктору твоему скажу.
— Ты мне тут не угрожай, ну! — баба Шура грозит пальцем, но в глазах светится улыбка и любовь.
Надо же, какие они. У меня семья вон полная — и мать, и отец. И бабушки с дедушками в полном комплекте. Только вот мы с Лилей никогда не чувствовали такого тепла. Поначалу, лет до двенадцати, к столу нас не пускали, говорили, что ночью дети должны спать и нечего уши развешивать, сидеть со взрослыми. А потом мама и папа стали уходить к друзьям, а нас с собой не брали. Отправляли спать. Мы с сестрой сами тайно вставали и смотрели “Голубой огонёк” часов до трёх ночи, ели мандаринки, а потом шли спать.
— Ну, за этот год, — поднимает бокал с компотом баба Шура. — И за то, что он принес нам друг друга. И никого не унес.
Я ловлю её тёплый взгляд и не могу сдержать улыбки. Мирон кивает, поднимая свой бокал:
— За нас. Чтобы в следующем году всё было только лучше.
Игорь тоже присоединяется, хотя я замечаю, как он поглядывает на часы — видимо, уже мыслями у друга, где ему разрешили встретить бой курантов.
Баба Шура, как истинный дипломат, заканчивает тост и отпускает нам несколько шуток. Мы смеёмся, чувствуя эту уютную, почти магическую атмосферу.
— Ну всё, ступайте, голубки, — говорит бабушка, провожая нас к двери. — А я
Мирон обещает, что всё сделаем по высшему разряду, напутствует сыну, что оторвет уши, если учует запах алкоголя, и мы отправляемся к Наташке. Сегодня мы празднуем Новый год в кругу моих друзей. Мирон сам предложил, а я с радостью согласилась.
Когда мы заходим к Наташке, нас встречает шум, смех и праздничный беспорядок. В квартире действительно царит дух СССР — тема нашей праздничной вечеринки. Игрушки на ёлке выглядят как из бабушкиного сундука, гирлянды разноцветные, с блёстками. На столе оливье, винегрет, селёдка под шубой, бутерброды с икрой и, конечно, шампанское.
Все гости наряжены в стилистике того времени: Наташка в ярком клетчатом платье, на которое наброшен фартук, её муж в спортивном костюме, как будто только что с пробежки. Оля и Дима — наши друзья, одеты, как звёзды эстрады того времени. Олин начес на голове приводит Мирона в восторг.
Мирон, привыкший к дорогим клубам и ресторанам, с интересом оглядывается.
— Это что-то новое, — шепчет он мне, улыбаясь. — Очень душевно. Гораздо круче, чем все эти пафосные тусовки.
— Добро пожаловать в настоящий Новый год, — отвечаю я с гордостью и вешаю ему на шею старомодную мишуру, которую ещё пришлось поискать на маркетплейсе.
Наташка тут же хватает меня за руку и тянет на кухню.
— Люба, быстро помогай! Нам срочно нужно еще пару тарелок бутербродов доделать. — Она кивает в сторону Мирона. — А твой пусть идёт социализируется. Мужики вон уже обсуждают хоккей.
Я оставляю Мирона на милость компании и захожу на кухню. Там стоит запах свежего хлеба, майонеза и мандаринов. Мы быстро режем хлеб, укладываем ломтики огурца, и я достаю банку шпрот. Но едва я снимаю крышку, как от сильного запаха меня резко передёргивает. В груди что-то переворачивается, и меня тошнит так внезапно, что я хватаюсь за край стола.
— Ох, Люба…. — Наташка оборачивается с такими огромными глазами, что я чувствую, как кровь приливает к щекам. — Ты чего?
— Да нормально, — пытаюсь отмахнуться, но мне не по себе. — Что-то замутило. Выпили шампанского у бабули Мирона, видимо, всё же не мой напиток. Не просто так я его не пью.
Наташка молчит с секунду, а потом кладёт нож на стол и берёт меня за локоть.
— Так, дорогая, пошли в ванную. Ты умоешься, а я кое-что тебе дам.
Хотя от дурноты уже и след простыл, я всё же иду. Не хочется выглядеть бледной за столом, а сейчас, между прочим, уже без двадцати минут полночь.
Мы заходим в ванную, я открываю холодную воду, мочу руки и прикладываю к щекам, немного смачиваю виски. А Наташка копошится сзади в шкафчике.
— На, держи, — протягивает мне небольшую белую с розовым коробочку.
— Что это? — спрашиваю, но уже догадываюсь.
— Тест на беременность, — говорит она с заговорщицким видом. — Недавно сама думала, что залетела, купила целую пачку. Вот, держи.
— Наташа, да ты с ума сошла… — начинаю я, но она хватает меня за плечи.
— Люба, давай. И поторопись, а то уже пора за стол.