Училка и Чемпион
Шрифт:
Внутри всё разрывается.
— Игорь, — начинаю я мягко, — я понимаю, как тебе тяжело. Но твой отец взрослый человек. Это его выбор.
Он смотрит на меня с такой надеждой, что мне хочется разрыдаться.
Но я знаю, что не могу. Я не в силах спасти Мирона, если он сам этого не захочет.
Себя бы спасти.…
— Я ничего не могу сделать, Игорь, — добавляю я, и мой голос дает осечку, спотыкаясь.
Он не отвечает, только кивает и уходит, а я остаюсь сидеть в пустом кабинете, чувствуя себя отвратительно.
***
Проходит две недели. Жизнь идёт своим чередом, до конца четверти остались считанные дни, но я всё ещё чувствую себя чужой в этом потоке событий. Уроки, контрольные, отчеты. Всё кажется каким-то пустым и бессмысленным.
После занятий собираю свои вещи, когда в кабинет врывается Игорь. Его лицо белое, глаза красные, он едва дышит.
— Любовь Андреевна! — кричит он. — Помогите, пожалуйста! Бабе Шуре плохо! Она упала дома, я вызвал скорую, но они сказали, что я прикалываюсь! Пожалуйста, идёмте со мной!
Я ни секунды не раздумываю. Хватаю пальто и выбегаю вместе с Игорем.
На улице холодно, ветер режет лицо, но я не чувствую его. Мы мчимся через дворы, Игорь всхлипывает, пытаясь объяснить, что произошло. По пути я вызываю скорую сама, чтобы исключить все недоразумения. Они обещают приехать.
Мы забегаем в квартиру. Баба Шура лежит на полу, её лицо бледное, но она в сознании. Я опускаюсь рядом, беру её за руку.
— Бабушка Шура, держитесь, — говорю я, стараясь говорить уверенно. — Скоро приедут врачи.
Она шепчет что-то невнятное, но её голос слабый. Дышит тяжело и показывает на грудь.
Сердце?
Игорь суетится, приносит одеяло, я укрываю её, проверяю пульс. Кажется, что время тянется бесконечно.
Наконец приезжает скорая. Медики берут ситуацию под контроль, начинают осмотр. Я остаюсь рядом, держу Игоря за плечо, чтобы он не видел лишнего. Его лицо бледное, губы дрожат.
— Похоже на инфаркт, — констатирует фельдшер скорой. — Забираем.
Когда бабу Шуру увозят, мы остаемся с Игорем вдвоём в квартире. Здесь пахнет пирогами, в углу на спинке стула накинута недоплетённая вязаная шаль.
— Ты всё сделал правильно, — говорю я, сжимая его руку. — Ты настоящий молодец, Игорь. Бабушке помогут.
Он кивает, но в его глазах стоят слезы.
— Папа не отвечает со вчера, — говорит глухо. — Я у бабушки остался, а он поехал с друзьями куда-то. Телефон вне сети.
— Игорь… — горле появляется горечь.
А еще злость на Мирона.
Говнюк.
Что бы там у тебя не случилось, ребенку-то за что прилетает? Ей-Богу, как подросток.
Это так неожиданно, но вдруг мальчишка, которого я привыкла видеть ершистым и очень самостоятельным, просто берёт и обнимает меня, утыкаясь носом в плечо. А потом тихо всхлипывает. Я приобнимаю его в ответ
— Знаете, он кольцо в магазин так и не вернул, — шепчет негромко.
Кольцо?
Какое кольцо?
42
Сижу дома, бездумно перебирая страницы на ноутбуке. Пытаюсь читать, но слова плывут перед глазами, а в голове — сплошной гул. Всё возвращается к бабе Шуре, её усталому лицу, когда её увозила скорая. К испуганным глазам Игоря. И к Мирону, который снова где-то потерялся. Нашёлся уже, конечно, иначе бы я не уехала, не оставила Игоря одного.
Встаю и делаю себе бутерброд. На нормальный ужин нет ни аппетита, ни сил готовить. Кася трется о ноги и громко мурлычет.
Я подхватываю её на руки, беру блюдце с бутербродом, чашку чая и снова возвращаюсь в гостиную на диван.
Телефон звонит резко, громко, как будто хочет разбудить весь дом. Я сижу на диване, скрестив ноги, обнимая Касю, и тут же вскидываю голову. Гаджет валяется на столе, и я скорее тянусь, чтобы ответить.
На экране имя Игоря.
Тут же хватаю телефон и смахиваю экран для ответа.
— Привет, — отвечаю, стараясь говорить ровным голосом, хотя сердце уже колотится. — Как ты? Как баба Шура?
— Сделали операцию, — голос Игоря звучит тихо и глухо. — Врачи говорят, что пока она не очнулась. Инфаркт был сильный. Объёмный или как-то так.
Обширный.
Плохо.
Слова падают, как камни в воду, и сердце сжимается от тяжести. Я молчу, стараясь дышать ровно, чтобы не выдать своего страха.
— А отец где? — спрашиваю осторожно.
— Сказал, что ему надо пройтись, — Игорь делает паузу, потом добавляет: — Он… он вообще странный.
— А ты? Чем занимаешься?
— А я тут…. в приставку играю. Чтобы не думать. Уроки пытался делать, но не получается.
— Молодец, что стараешься отвлечься, — отвечаю, хотя голос дрожит. — Ты молодец, Игорь. Правда. А уроки подождут. Не переживай, я с учителями решу всё завтра.
Он молчит, и мы оба зависаем в тишине.
— Ладно, я пошел.
— Давай. Пиши. Или звони, особенно, если отец долго не вернется.
— Ок.
Звонок заканчивается, но тревога остаётся. Я сжимаю телефон в руке, будто это может остановить поток мыслей.
Мирон где-то шляется. Игорь говорит это так, словно это что-то обычное. Я понимаю, дерьмово тебе, страшно, и ты привык, что сын у тебя самостоятельный. Без матери дети часто такими растут — в школе насмотрелась.
Но, блин, ему двенадцать. Всего, черт возьми, двенадцать!
Выдыхаю и зажмуриваюсь. Сердце не на месте. Не могу я так… ноет в груди.
Кажется, я знаю, где он может быть. Его любимое место — у реки. Небольшой дикий пляж, куда почти никто не ходит, особенно зимой. Если спуститься с обрыва, там можно укрыться от всего мира.