Учимся читать лирическое произведение
Шрифт:
Отцу и матери герой не решается сказать правду. Он так давно на войне, что даже не знает, живы ли они, но они ему дороги. Для них – другой вариант сообщения.
И монолог продолжается тоже спокойно – он не хочет ранить их сердца. Здесь уже нет официальных слов, все сдержанно, просто, но искренне. Простые разговорные слова и фразы: писать ленив, полк в поход послали. И двусмысленное не ждали– то ли пока полк в походе, то ли вообще. Так что о смерти и сказано, и не сказано. Как ярко проявляется в этом характер!
И вдруг спокойствие взрывается. В последней строфе – третьем варианте сообщения – речь становится прерывистой, взволнованной. Слова такие же, разговорные. Но отчего в них вдруг зазвучала живая боль? Посмотрите: в предыдущих строфах
По смыслу между словами давно и расстались не должно быть паузы. А она есть. И мы ощущаем, как трудно умирающему говорить об этом, как он подыскивает нужное слово. В середине третьей строки опять пауза, на этот раз ее диктует синтаксис. А в конце этой строки вновь стиховая пауза. От этого слова она и не спросит и тянутся друг к другу, и разорваны. Паузы вмещают то, что не высказано словами. Герой хочет, чтобы она все-таки спросила, но понимает: нет, не спросит. И после этого речь обретает горькое спокойствие, в монологе проступает глубокая печаль и безнадежность. Паузы исчезают, слова становятся жесткими, решительными. Обрывается последняя связь с жизнью.
Горькая нота звучит в стихотворении с нарастающей силой, а в конце его возникает образ женщины с «пустым сердцем», и читатель вместе с умирающим армейцем будто ощущает жестокость и несправедливость происходящего.
«Из-под таинственной, холодной полумаски…»
Мы не знаем, ни когда написано стихотворение, ни кому оно посвящено. Автограф не сохранился, при жизни поэта оно не печаталось. В собраниях сочинений его помещают либо в разделе «Стихотворения неизвестных годов», либо относят к 1841 году. У исследователей нет единого мнения об этом произведении, некоторые считают его слабым. Тем интереснее читателю определить собственное отношение к нему, а понять смысл стихотворения можно, только рассмотрев его словесную форму.
Из-под таинственной, холодной полумаскиЗвучал мне голос твой, отрадный, как мечта,Светили мне твои пленительные глазкиИ улыбалися лукавые уста.Сквозь дымку легкую заметил я невольноИ девственных ланит и шеи белизну.Счастливец! видел я и локон своевольный,Родных кудрей покинувший волну!..И создал я тогда в моем воображеньеПо легким признакам красавицу мою;И с той поры бесплотное виденьеНошу в душе моей, ласкаю и люблю.И все мне кажется: живые эти речиВ года минувшие слыхал когда-то я;И кто-то шепчет мне, что после этой встречиМы вновь увидимся, как старые друзья.Вы заметили что в 1-й и 2-й строфах нарисован портрет женщины. Где поэт ее увидел? Очевидно, на маскараде, мы догадываемся об этом по слову полумаска. Какими словами рисует героиню поэт и какова эмоциональная окраска этих слов? Голос – отрадный, как мечта, не глаза, а глазки, к тому же пленительные, уста – лукавые, не щеки, а ланиты, белизна, локон своевольный…
облик героини? Видны лишь некоторые черты, внешняя красота, и этот облик такой же, как у всех, потому и слова такие неоригинальные. Но что-то подсказывает нам, что за таинственной и холодной маской скрыто нечто значительное.
Вы заметили, что эмоциональные эпитеты подчеркивают светлое впечатление, которое производит красота героини? Глаза ее светятся, уста улыбаются, голос звучит, – все полно жизни, все говорит о внутренней свободе, даже локон – своевольный. Это живая женская душа, она излучает свет и теплоту. А ведь полнота жизни и свобода – важнейшие качества, из которых слагает свой идеал Лермонтов. Его лирический герой – свободный человек с пламенной душой, противостоящий замкнутому миру неволи. Вспомните стихотворения: «Как часто, пестрою толпою окружен…», «Смерть Поэта» и другие. Вспомните еще: «Не кончив молитвы, / На звук тот отвечу, / И брошусь из битвы / Ему я навстречу» («Есть речи – значенье…»). На зов любви идут воин, купец и пастух, даже если за это приходится платить жизнью («Тамара»). Потому что главное для героя Лермонтова – найти живой отклик, встретить родную душу: «Мою пылающую грудь / Прижать с тоской к груди другой, / Хоть незнакомой, но родной» («Мцыри»). И здесь все в облике красавицы устремлено к герою, ждет ответного движения: голос – звучал мне, глазки – светили мне. В вальсе маскарада герой пытается отыскать близкую ему душу.
Почему мы сказали о вальсе? А вслушайтесь в ритм стиха. В каждой строке первой строфы мы слышим три ударения, трехступенчатый подъем – как в ритме вальса. А кроме того, синтагмы и строки совпадают, и это тоже придает речи плавность, завершенность. Обилие эпитетов (из 20 слов – 7 определений) замедляет речь. Заметили повторы? Синтаксические (инверсия): звучал голос, светили глазки, улыбалися уста, лексические: мне – мне, твои – твои, отрадный – пленительные (синонимы). Благодаря всем этим приемам строфа становится удивительно поэтичной, стройной, завершенной.
Заметьте еще фонетическую стройность. Преобладают гласные а и и: из 16 ударных 8 звуков а и 4 – и. Ударное
а слышно во всех рифмах: полумаски – глазки, мечта– уста. Сочетание безударного у и ударного а возникает в конце первой строки – полумаски, повторяется в начале второго стиха – звучал и заполняет всю последнюю строку: И улыбалися лукавые уста. Высокая степень упорядоченности звучания помогает передать ощущение красоты и гармонии.
Так, благодаря ритму и звуковой организации стихотворной речи создается предчувствие чего-то необычайно значительного, того, что ищет беспокойная душа. В самой реальности, в суете обыденного является идеал. И весь образный строй первой строфы основан на том, как обыкновенными словами, чуть ли не словесными штампами, дается описание чувства и поэтической мечты.
Сквозь общие места стихотворения пробивается прекрасное и гармоничное начало. Носителями его стали интонация, ритм, звукопись. Они заставили «стертые» слова зазвучать по-новому – прекрасно и мелодично.