Учитель Истории
Шрифт:
— Куда мы идем? — спросил я.
— Куда надо, — ответил Глазунов.
Он выглядел очень уставшим, каким-то осунувшимся. Прошедшая ночь никому не далась легко, на всех наложила свой отпечаток. Луч фонаря выхватывал из темноты отдельные куски стен, неровности потолка, камни под ногами. Мы шли так быстро, что я уже трижды успел споткнуться, один раз чуть не упал. Это все безмерно раздражало моего конвоира.
— Это не тот путь! Не тот, которым мы шли!
— Шевели булками, а не пастью! — прикрикнул на меня громобой. — Под ноги смотри.
— Не ори на меня, — взбрыкнул я, но в бок тут же уперлось острие ножа.
— Прирежу прямо здесь, усёк?
— Усёк…
— Тогда
Мы завернули в боковой проход, и в ту же секунду перед лицом моим что-то коротко свистнуло. Я не успел сообразить, что произошло, даже зажмуриться не успел — а мой бывший ученик уже медленно оседал на пол, бессмысленно тараща белки глаз в пустоту. Обессилевшая рука, из которой выпал нож, тщетно скребла по шершавой стене в попытке нащупать опору.
— Он никогда мне не нравился, — шепнул на ухо знакомый скрипучий голос, от звука которого я слегка оторопел. — Жополиз проклятый. Забери его фонарь.
Лишь через долгую-предолгую секунду я снова обрел дар речи.
— Бабушкин! Какого черта ты делаешь?
— Зарабатываю себе условный срок, — флегматично ответил младший брат Пледа. — Наши все равно обречены: кого не постреляют, тех повяжут. Не хочу.
У меня не было времени вникать в его цели и мотивы, поэтому я лишь принял неожиданную помощь, как данное.
— Мне нужно выбраться наружу.
— Я покажу. Бери ружье. В нем пять патронов. Осторожнее, на прикладе могут быть его мозги.
— Федералы далеко? — я принял оружие из рук недавнего врага, опасливо ощупал его. — А если бы это оказался твой брат?
— Ударил бы не так сильно. Да, вояки еще далеко. Они нашли один из входов возле Гороховца, тот, через который вы сюда попали — это километрах в трех отсюда. Видимо, по следам прошли. Пока что мнутся снаружи, внутрь никто не идет — боятся. Как только наши все эвакуируются, мы завалим проходы.
— Куда эвакуируются?
— На берег Волги. Мы давно уже проделали специальный проход, приспособили заброшенную штольню: он выводит к оврагу возле деревни Сельцы. Вход заделан надежно, если не знать — никогда не отыщешь. Оттуда ведут еще несколько тоннелей, но они всем известны. Мы разделимся и постараемся свалить из региона. У каждого есть комплект одежды, деньги на первое время и поддельные документы.
Он рассказывал так охотно, словно уже находился в суде, а я был добрым присяжным, готовым во всём поддержать сбившегося с пути мальчика. Что ж, так даже лучше, теперь главное донести эту информацию до военных. Прихрамывая, парень довел меня до конца коридора, после чего остановился возле узкой дыры — входа в «шкуродер».
— Что ты хочешь от меня взамен? — спросил я.
— Чтобы ты выступил в мою защиту, — ответил Бабушкин. — Не думай, что я обделался и думаю, как бы спасти свою попку. Хотя, и это тоже, конечно. Просто я насмотрелся за прошлую ночь такого… Ну, ты сам видел. Мне это не понравилось. Совсем не понравилось. Я думал, вот она жизнь, вот кайф… Но нет. К тому же, я знаю, что ты не стал сдавать меня Гелику. Хотя мог бы. За это я, вроде как, тоже перед тобой в долгу.
— Спасибо, — я склонил голову в знак признательности. — Не думал, что скажу это тебе…
— Ты время-то не тяни, фраер, — перебил меня Артем. — Сейчас кто-нибудь найдет тушку Глаза — и все, хана нам обоим. Короче, лезь в эту дырку, она выведет тебя наверх. Там разберешься.
Но тут я тоже спохватился.
— Еще же водитель остался!
— Какой еще, б…ть, водитель? — не вытерпел Бабушкин. — Забудь про водителя! Лезь в трубу!
И я полез. Выбора у меня не было. Конечно, я мог бы напасть на своего спасителя, обезоружить
К счастью, совесть моя немного очистилась, когда, уже в «шкуродере», я услышал шепот Бабушкина:
— А этот водитель… Если я его спасу, мне срок скостят?
— Скостят, — пообещал я. — Я лично дам показания.
— Хорошо. Я попробую что-нибудь сделать. Но не обещаю.
— Спасибо… Он в туннеле, где…
— Я знаю, где он. Ползи давай.
Проход оказался очень узким, настолько узким, что на первом же его изгибе я чуть не застрял. Приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы продвигаться вперед. Поверхность лаза на ощупь была, как керамика: гладкая, скользкая. Без предварительной подготовки ползти, цепляясь кончиками пальцев и носками ботинок за эти отполированные стенки, в кромешной темноте… Было чертовски тяжело. Клаустрофобией я не страдал, но тут подумал, что в любой момент вполне могу начать. Еще это ружье с собой. Я устал, практически выбился из сил, но медленно, сантиметр за сантиметром, преодолевал тоннель. Инстинкт самосохранения и страх смерти — лучшие анаболики, они толкают вперед похлеще любых соблазнов и обещаний. Длинная кишка, черт бы ее побрал. Трепыхаюсь тут, как черти что… Даже приличные метафоры в голову не лезут. Когда уже конец? Я чувствовал, что поднимаюсь вверх. Вверх, вверх, вверх… Угол наклона все увеличивался, и с каждым градусом становилось всё сложнее перемещать свое тело по направлению вперед. Вдруг мелькнула жуткая мысль, от которой вмиг похолодела кровь: что, если Бабушкин решил напоследок поиздеваться надо мной, направив в заведомый тупик? Нет, он не мог… Это было бы слишком жестоко. К тому же, в лицо подуло свежим воздухом. Воздух! Выход есть! И он близко! Воодушевленный своим открытием, я удвоил усилия и через несколько минут зацепился за край. Сам не помня себя от счастья, яростно замолотил ногами, подтянулся и секунду спустя буквально вывалился наружу.
— Воистину воскресе…
Здесь тоже было темно, хоть глаз выколи. Дрожащей рукой, все еще не веря, что меня больше не сжимают объятия «шкуродера», я извлек из кармана фонарь, нажал на кнопку… Так, все понятно. Еще один каменный мешок. Потолок низкий, даже в полный рост не встать. Дальше придется на четвереньках.
И тут я понял, что больше не могу пошевелиться. Этим последним рывком мой организм исчерпал все оставшиеся и без того немногочисленные ресурсы. Я откинулся на спину, прижавшись затылком к холодным камням, закрыл глаза и погрузился в некое подобие дрёмы. Опасности нет, пульсировал разгоряченный мозг. Опасности нет, отзывалась истерзанная, измотанная плоть. Опасности нет. Больше нет. Что бы там не случилось дальше — я выживу. Я вернусь домой. Десять минут назад меня готовились прикончить, отправить в небытие — а теперь я вне их досягаемости. Достаточно просто больше никуда не идти. Просто отсидеться здесь, пока все не закончится.
А Женя? Он сейчас с Геликом и его бойцами снаружи. Возле деревни. Если повезет, можно их перехватить. Навести силовиков. Но где деревня, где силовики… Где я сам? И где тот Женя, которого я знал и к которому, несмотря на все его чудачества, относился с такой искренней симпатией? Нет его. Как нет и той дружбы, что нас связывала. Он продал ее Юрьеву вместе с самим собой. Нет, нет, нет. Я никуда не пойду. Он выбрал свою судьбу. Добровольно. И это он затащил меня в ад, из которого я только что выбрался. Он и его драгоценный Юрьев. Чертов Юрьев, будь ты проклят. И Ааронов тоже. И громобои. И Женя.