Учитель из Меджибожа
Шрифт:
Уже забыл, сколько времени прошло с тех пор, как он попал в этот необычный полевой госпиталь. Должно быть, целая вечность. Постепенно стал выходить, напялив на Себя помятую, не первой свежести куртку Ганса и пилотку, снятую с головы немецкого солдата. Подпоясывался ремнем, на пряжке которого было выбито «Готт мит унс».
Увидел бы его в этой необычной форме какой-нибудь большой начальник! Досталось бы ему! Но он не военный и не штатский: состоял при форкоманде, сколоченной из нестроевых немцев и русских военнопленных. Последние выполняли самые грязные работы — день и ночь ремонтировали дороги и мосты, сколачивали гробы. Для этого дела нынешнее облачение Эрнста
Раны затянулись, и он постепенно стал трудиться, больше всего переводил для обера различные бумаги, зарабатывая кусок хлеба и миску супу.
Частенько выходил на дорогу с лопатой и, стоя на обочине, с горечью и болью смотрел, как движутся на восток немецкие колонны. Форму свою он носил с каким-то отвращением и брезгливостью. Но спасибо и на этом. Хоть не будут каждый раз приставать патрульные.
Бесконечные колонны вражеских войск тянулись к линии фронта, все дальше и дальше, и сердце обливалось кровью. Если бы придумать такой секретный аппарат — направил бы его на танки, на самолеты, машины врага, и те остановились бы или разлетелись вдребезги! Забрался бы в яр и оттуда посылал бы на врага свои незаметные лучи и сжигал, сжигал, уничтожал эту страшную фашистскую технику. Мечты, мечты…
Чувствуя свое бессилие, он мучился, страдал, может быть, больше, чем тогда, когда валялся в госпитале, находясь между жизнью и смертью. В нем кипела жажда мести. Но он был потрясен своей слабостью и невозможностью совершить что-либо полезное.
Еще больше страдал, когда видел огромные агитмашины, на которых висели плакаты, карикатуры, объявления на русском и немецком языках. В них говорилось, что Москва и Ленинград пали и что непобедимые армии фюрера вот-вот дойдут до Волги, разгромят Сталинград и наступит конец Красной Армии, Советской власти!..
Все эти фальшивки наводили страх и тоску. Ему хотелось крикнуть во весь голос, что это наглая ложь! Он частенько слушает по рации советское радио. Москва и Ленинград стоят, как неприступные крепости, и никогда не падут! На Волге фашистские орды найдут свой бесславный конец, найдут свою погибель, могилу, позор! В этом он не сомневался. Да, он бессилен здесь, во вражеском окружении, не может остановить эти колонны солдат, технику, движущуюся на восток. Но как только немного войдет в доверие и придет в себя, он расскажет советским людям, а возможно, и некоторым немцам, всю правду об этой ужасной войне, раскроет им глаза, чтоб не падали духом. Вопреки временным неудачам на фронтах, несмотря на отступления и тяжелые потери враг скоро будет остановлен и разбит наголову.
Пусть он отдаст за это жизнь, но зато не будет сидеть здесь сложа руки. В тяжелейших условиях, находясь среди волков, он не завоет по-волчьи. А начнет воевать иным оружием, станет помогать своему фронту чем только сможет.
ВРАЖЕСКАЯ МАШИНА ВЫШЛА ИЗ СТРОЯ
Нашему пленнику в самом деле повезло. Видимо, он был заговорен от смерти!
Тяжкая судьба нежданно-негаданно свела его с Гансом Айнардом, и это оказалось лучшим вознаграждением за все муки и страдания. Это было для него подлинным чудом!
Новый знакомый частенько ограждал его от многих опасностей. Когда Илья попадал в какую-нибудь историю, немец немедленно приходил на выручку, и все кончалось благополучно.
Как-никак, Ганс личный шофер самого начальника форкоманды и к его слову многие прислушиваются.
Прошли на восток все воинские части. Где-то совсем в хвосте потянулась и небольшая форкоманда обер-лейтенанта Эмиля Шмутце. За ней плелись выздоравливающие — они были здесь как бельмо на глазу. А совсем ослабевших пленных, которые уже вообще не нужны, бросали на произвол судьбы. Во время этих переездов Ганс следил, чтобы не оставили его друга, Эрнста. Ему нужна помощь в пути, так как он еще не совсем восстановил свои силы.
Обер-лейтенанту приходилось сталкиваться по разным делам с гражданским населением, и он в таких случаях брал с собой переводчика. К тому же начальник, как уже известно, не слыл отважным воином рейха. Когда останавливались на какое-то время в селе или поселке и надо было вступать в контакт с крестьянами или рабочими, он чаще всего посылал своих помощников и переводчика, твердо усвоив, что лучше находиться подальше от беды. Он помнил также напутствие своей милой фрау: «Там, на фронте, береги себя, не гоняйся за крестами и чинами. Ибо лучше быть живым лейтенантом, даже простым солдатом, чем мертвым генералом…»
И еще она ему тысячу раз вдалбливала в голову известную премудрость: лучше быть живым трусом, чем мертвым героем…
Свято помня обо всем этом, к тому же понимая, что сулит этот новый поход на восток, к Волге, он старался тщательно выполнять напутствия супруги…
Обер-лейтенант все чаще давал переводчику поручения. И Эрнст не подводил его, особенно первое время, пока распознал характер, слабости и повадки этого начальника.
Эмиль Шмутце не был в большом восторге от того, что Гитлер послал свое войско еще дальше на восток. С грехом пополам пережил эту проклятую зиму в донецкой степи. Кто больше его знал, какие страшные потери понес рейх, сколько раненых, калек, больных! Сколько тысяч гробов, костылей и крестов доводилось команде изготовлять, отправлять на позиции! Он также знал, что войска, идущие на фронт, уже не похожи на те части, которые начинали войну. Под метелку подобрали всех, не считаясь с возрастом, здоровьем. Теперь в любом полку можно встретить стариков, безусых юнцов, хромых, полуслепых... Много шумит фюрер, суля в летней кампании полный разгром Красной Армии и окончательную победу…
Но это только его пожелания. Откуда ему знать, что готовят русские в ответ на удары и чем вся кампания может завершиться. Упаси бог, если опять застрянут они в здешних снегах, если снова придется зарыться в землю. Прошлой зимой немецкие интенданты отличились — отправили на фронт сотни тысяч жилетов, сделанных из бумаги, чтобы солдаты согревали свои души на морозе, сотни тысяч пар соломенных лаптей. Неужели опять придется ему заниматься этим!
Всего этого обер-лейтенант вслух не высказывал, ни с кем не делился. Но так частенько думал про себя, боясь собственных крамольных мыслей…
В то самое время, когда газеты были заполнены сводками о грандиозных победах немецких войск на всех фронтах, о чудовищных поражениях русских и несметных трофеях, начальник форкоманды получил негласный, совершенно секретный приказ готовить зимние квартиры для… наступающей армии. Кто-кто, но он отлично понимал, что это означает.
Именно этого обер страшно опасался. Он отлично понимал, что новая зимовка в степях России — начало конца.
И Эмиль Шмутце благодарил бога, что ему с его командой не придется пока двигаться вперед. Еще одно радовало его: он находится далеко от фронта. Но, с другой стороны, это и плохо. Он не имеет представления, как идут дела там, на передовой. Если русские не дай бог бросят в бой резервы и предпримут большое контрнаступление, он может не получить вовремя приказа об отступлении, и его команда окажется вдруг в окружении…