Учитель
Шрифт:
— Кира-чан, я боюсь… — наконец, сдалась она, став более-менее серьезной.
— Боишься так, что почти выжила детей из дому своими бесконечными приставаниями? — уточнил я, вызывая судорогу на лице матери, спрятавшей это самое лицо в ладонях.
— А что остается делать? — раздалось из ладоней глухо, — Ты теперь дерешься. Харуо бегает по судам. А я… я постоянно боюсь, что будет что-то еще, Кира. Боюсь, что Эна насмотрится на своих подруг и заведет мальчика, что Таки придёт домой избитым, что тебя… тебя…
— Принесут, как твоего отца? — безжалостно уточнил я, вынуждая женщину дёрнуться, — Такое может
— Никакой! — испугалась мать, — То есть Япония! Не надо никуда переезжать!
— Тогда что будем делать? Поживу с младшими отдельно?
— А кто мне помогать будет? — снова попыталась рассопливиться мать, покачав закованной в гипс ступней, — Я ходить не могу!
— Шираиши, Хиракава, Рио… я найду того, кто сможет к тебе вечерком заскакивать на часик, — нахмурился я, — А еще лучше — ученики деда. Они, конечно, с готовкой не справятся, а вот полы так намоют…
— Не надо!! — тут же переобулась родительница и, помолчав с минуту-две, нерешительно попросила, — Кира, принеси молоток. Нужно гипс сбить. Он фальшивый. Нет у меня никакой травмы, тогда ушиблась просто немножко, а Бивако-сенсей…
Я закатил глаза. Кажется, кому-то в этом доме всё-таки придётся выполнить догэдза. Так и вышло. Спустя пять минут, разломав гипс с помощью пальцев, я любовался на мать, распростершуюся в низком поклоне перед братом и сестрой, у которых тут же началось бурное выделение эмоций, пока только на лицах. Но ничего, они достаточно умные, чтобы понять, что именно двигало матерью… правда, далеко не факт, что простили её, несмотря на поклон. Особенно Эна. Слишком уж Ацуко «отожгла» за эти дни.
Впрочем, ситуацию удалось немного поправить тем, что я убедил всех членов семьи в том, что проблемы с Митсубой окончательно остались в прошлом. Корпорацию драло на куски правительство, её зарубежные активы расхватывались конкурентами, а всё руководство уже сидело в полусогнутом состоянии в японской тюрьме.
— Только братик теперь знаменитость, — вставила Эна, когда у неё выдалась возможность, — И сиськи Маны!
— Эна! — тут же встрепенулась вернувшая себе свободу передвижения мать, — Как тебе не стыдно!
— Что мне не стыдно?! — возбухтела младшая сестра, хватая родительницу за руку, — А ну пойдем! Пойдем, я тебе покажу! У меня видеокассета с записью есть! Пойдем-пойдем!
— Я с вами! — Такао сверкнул глазами, но тут же получил сестринского пинка и прозвище «извращенца». С собой его, всё же, взяли.
Оставшись, наконец, один, я принялся за тренировку, одновременно тщательно перебирая в голове диалоги с дедом и учителем. Требовалось многократно проанализировать всё, о чем они говорили и даже паузы, которые они делали в разговоре. Использование энергии было для обоих чем-то большим, чем они готовы были показать.
Это… интриговало. Это требовало изучения.
Общая картина выходила таковой: измененный Снадобьем организм усиливается, после определенного порога начиная вырабатывать энергию, идущую, как я твердо знал, от души. Эта энергия благотворно влияет на тело, даже насыщает его, и ей в определенных пределах практик учится управлять. Можно считать
Хорошо. С этим мы определились.
Далее? В практике энергии существует какая-то опасность, особенно для начинающих. Достаточно серьезная, чтобы даже Горо, знающий, что я не дурак, молчал об этом как рыба об лёд. Скорее всего, она связана с процессом обучения использованию энергии, не с её, хм, культивацией. Тут, конечно, остается только строить теории, но я чувствую, что нахожусь на верном пути.
Пути куда? Конечно же, быстрее «созреть». Я единственный на этой планете (скорее всего), точно знающий, как устроена душа, и знающий, что энергию выделяет именно она, а раз она провоцируется на эту метаморфозу, то её можно ускорить… либо, хотя бы, понять текущие взаимодействия, выяснить сам механизм местного «колдовства».
Такое исследование требовало подготовки и особых условий, поэтому я отложил его на ночь. Пока стоило проверить семью.
Семья неорганизованно сидела в зале перед телевизором и пялилась на полуголую Шираиши, прижимающуюся к полуголому мне, дающему интервью. Отец зачарованно макал палочки в бульон, в котором давно кончилась лапша, а мой младший брат, судя по всему, готовился то ли задушить меня сегодня во сне, то ли стереть свои ладони до крови. Мать не отводила взгляд от моего торса, а сестра изнывала от зависти, ревности и вредности, но хотя бы периодически вертела головой по сторонам, чтобы начать изнывать еще сильнее.
— А теперь мне за вас стыдно, озабоченная семейка… — покачал я головой, — … ни малейших признаков приличия не наблюдаю.
— Кира-чан, ты после такого обязан на ней жениться, — твердо заявила мама, возбужденно мотая туда-сюда освобожденной от гипса ступней, — Это наша девочка!
— Он не женится, я женюсь, — буркнул Такао, стремительно краснея ушами и вновь начиная получать от сестры, принявшись издавать крики, что «Маночка всё сама решит!».
— Кхе… — жалко прокашлялся отец, допивший суп и подозрительно блестящий глазами. Это было замечено матриархом семейства, тут же протянувшей руки к мужу и потребовавшей, чтобы её унесли в спальню. Разогнав младших, я реквизировал кассету, и покинул зал последним с чувством, что потом будет правильно поговорить с матерью, дабы она не начала терроризировать Ману, когда та придёт в гости к Эне.
Но потом. Пока есть кое-что поважнее.
Убедившись, что меня никто не потревожит и повесив предупреждающую табличку на дверь, я разделся, готовясь погрузиться в транс. Не в медитацию, которой научил Огаваза, а в полноценный транс мага, решившего пообщаться с собственной душой. В этом мне должен был помочь канделябр.
Выбранный мной предмет, мнемонический якорь, благодаря которому я каждое утро бодро взваливал на плечо безразмерный мешок знаний, медленно трамбуемых в душу, обладал устойчивой обратной связью с этой самой душой. По ней, с аналогии на аналогию, с блока знаний на блок, я медленно спустился разумом вглубь себя, оказавшись точкой, зависшей рядом с большим незавершенным шаром.