Удар мечом (с иллюстрациями)
Шрифт:
Звали девушку Марусей. Вот как описывал ее современник: «Черные глаза ее горели, как огонь в хрустальной лампаде; лицо было белым, как воск, стан высокий и прямой, как свеча, а голос… Ах, что это был за голос! Такого звонкого и сладкого пения не слышали даже от киевских бурсаков…»
Полюбила девушка Грица. На свою беду, на погибель полюбила. И огромная любовь ее родила песни, которые стали народными. Их и сегодня поют в каждом селе, не зная, что сложила песни те чернобровая дивчина почти три столетия назад. «Засвит всталы козаченьки», «Виють витры,
Суд был скорый: поэтессу приговорили к смерти. В последнюю минуту прискакал на взмыленном коне казак (любил ее тот хлопчина, а она отдала свое сердце другому) и привез наказ гетмана Богдана Хмельницкого: прекратить казнь, засчитать голову отца, погибшего в бою с лютыми врагами, за голову дочери.
Пронеслись не годы — века. Песни девушки-казачки живут, они стали частью украинской культуры. Имя ее обросло легендами. Воистину сказочная судьба выпала Марусе Чураивне: и песням ее и чувству…
— Как же судьба сложилась у Чураивны? — тихо спросил Роман.
— Она недолго прожила. Ходила по селам, по монастырям, на глазах таяла от неизвестной болезни, угасла скоро, как свеча.
— Не смогла без любви…
— Горе тому, кто поднимает руку на любовь, — очень серьезно сказала Ива. — К человеку ли, к родине. Горе тому, — повторила она с силой, — кто надеется любовь заварить злым зельем. Даже если у него талант от земли до ясноглазых звездочек!
— Правда, был такой обычай: голова за голову? — медленно, размышляя о чем-то своем, спросил Роман.
— Да. Но он не прижился у народа нашего. Люди больше уважали другой: когда добром искупается зло.
Было о чем подумать Роману после таких разговоров с Менжерес.
…Рен всегда рассчитывал точно. Так было и на этот раз. Однажды, когда Ива и Роман вели свои споры о том, как живут люди на земле и чего им не хватает, в хату лесника Хмары вошел… проводник краевого провода. Его сопровождали два телохранителя.
— Слава героям! — поспешно подхватился с лавы Роман.
Ива сидела спокойно, только очень недружелюбно поглядывала на проводника и его охрану.
— Чего зыркаешь? — спросил Рен вместо приветствия. Телохранители не снимали руки с автоматов.
— Смотрю, кому это законы
— Законы я диктую. А что злая — то добре. Знаешь, кто я?
— Не гадалка.
— Роман, представь меня пани курьерше по всем правилам.
Чуприна опустил руки по швам.
— Проводник краевого провода Рен!
Ива погасила злые огоньки в глазах, поднялась с лавы.
— Курьер Офелия. Послушно выконую ваши наказы.
— От и славно, — сумрачно улыбнулся Рен. — С этого бы и начинала.
Спросил Хмару:
— Боковушка свободна? Надо мне с дивчиной этой по душам поговорить. Чтобы нас не слышали, и мы тоже — никого.
Ива сунула руку в карман. Но ладонь не охватила рубчатую рукоять пистолета — острая боль впилась в предплечье. Рядом с нею стоял один из телохранителей проводника и небрежно массировал ребро ладони.
— Сволочь, — сказала Ива. — За что?
— Чтоб не лапала пистоль, — объяснил равнодушно бандеровец.
— Можно и мне его почастуваты, друже Рен? — закипая гневом, повернулась Ива к проводнику.
Рен не успел еще сообразить, о чем просит эта бедовая дивчина, как Ива резко, почти не отводя руку, рубанула телохранителя ниже подбородка. Удар был не сильный, так бьют для острастки. Бандеровец икнул, нелепо взмахнул руками и начал ловить ртом воздух.
— Чего она, батьку? — недоуменно крикнул он и сорвал с плеча автомат.
— Облыш! — властно скомандовал проводник. — Побавылысь, и хватит!
— Ну и остолопы у вас в телохранителях, друже Рен, — проговорила Офелия. — И как не боитесь с такими в рейсы ходить?
— Ладно, пошли… — сказал проводник. И приказал Чуприне: — Проследи, чтоб не мешали нам. И обеспечь охрану.
— Послушно выконую…
В боковушке Рен снял полушубок, сел за стол, пригласил Иву:
— Садись и ты.
Он чувствовал себя и здесь хозяином.
— Чего сами пришли? — спросила Ива. — Не проще ли было мне к вам, если потребовалась?
— Про цыганский табор ты хорошо сказала. Вот и не хочу, чтоб к моим схронам торный шлях пробили. Дубровник побывал, ты придешь, еще и Сорока собирается. Где уж тут про конспирацию думать. — Он спросил напрямик:
— Как думаешь, отчего Максим погиб?
— Оттого, что поглупел, — горестно поморщилась Ива. — Никогда за ним такого мальчишества не водилось… Мне Роман все рассказал.
— То-то и оно, оторвался Дубровник от земли, решил, как та синица, море поджечь. А море волной хлюпнуло и…
Проводнику понравилось, что Ива винит в гибели самого Дубровника.
Он поднялся тяжело с лавы, приоткрыл дверь в горницу.
— Ванда, дай нам повечерять. Сюды неси, довга у нас буде розмова з пани Ивою…
Они проговорили всю ночь. Вначале Рен спрашивал — Ива отвечала. По тому, чем он интересовался, Ива сразу поняла — знает Рен каждый ее шаг и о каждом ее поступке ведает. За эти месяцы дотошный Сорока прощупал всю ее жизнь — и прошлую и настоящую.