Удар «Стрелы»
Шрифт:
Зухур ушел. Халим взял из шкафа папку, открыл, достал чистый лист бумаги. Набросал тезисы своего предстоящего выступления. Вошел заместитель, протянул шефу радиомикрофон. Дикой спросил:
— Работает?
— Да!
— Народа вокруг школы много?
— Я не знаю, каково население Новокоролевска, но, судя по толпе, которую прикрывают менты и солдаты, здесь собрался весь город.
— Это хорошо! Ступай на крышу. Оттуда оценишь, как звучало выступление.
— А если снайпер?
Халим усмехнулся:
— Какой снайпер? Не та у федералов ситуация, чтобы думать о силовой акции. Переговорный процесс идет нормально. Понятно, что выпускать нас они не собираются. И проведут штурм, но только тогда, когда в школе останется минимум заложников. Вернее, провели бы. Однако не суждено им выиграть эту игру. Они обречены на поражение. Иди, я начинаю через десять минут. И если что не так, сразу дай мне знать!
Зухур вышел из кабинета. Главарь банды выдержал десять минут, включил микрофон:
— Внимание, жители города Новокоролевска! С вами говорит командир отряда мстителей, я подчеркиваю это слово, мстителей, а не агрессоров и террористов, какими нас представляют ваши власти. Понимаю, вашему возмущению нет границ. Это объяснимо. Но происходящее неизбежно, и с этим следует смириться. Спросите, почему неизбежно? Отвечу, потому что насилие всегда влечет за собой еще более страшное насилие. На что рассчитывали ваши власти, развязав войну на Кавказе? На то, что одним десантным полком уничтожат стремление свободного народа жить независимой жизнью? Жизнью по своим, а не по вашим законам. Вспомните, как начиналась первая война. Новый год. Танки и боевые машины на улицах городов Ичкерии. Вместо праздничных салютов — залпы орудий, пулеметные и автоматные очереди. А ведь в городах и селах находились не только мужчины, решившие отстаивать свою независимость, но и дети, женщины, старики. Никого не щадили солдаты. И мы не щадили их. У меня в отряде среди тех, кто удерживает заложников, более половины чеченцев, чьи семьи стали жертвами варварских бомбардировок российской авиацией мирных городов Ичкерии. Чьих детей разорвало в клочья прямыми попаданиями бомб, ракет и снарядов российской артиллерии. Чем их дети хуже ваших детей? Почему ваши дети имеют право на жизнь, а их дети такого права были лишены и сейчас гниют в братских могилах?
Халим бессовестно лгал. Его отряд состоял из наемников, пришедших на российскую землю убивать не ради идеи, а ради денег, а сам он не имел к событиям в Чечне никакого отношения, являясь полевым командиром Абделя Аль Яни, готового выполнить задания босса где угодно за хорошую плату. Но он следовал изуверскому правилу — чем чудовищнее ложь, тем охотнее в нее верят.
— Ответьте мне на эти вопросы. И что оставалось делать мужчинам, чьи семьи были убиты агрессором? Вот вы сейчас возмущаетесь, а мои бойцы не имеют оснований возмущаться тем, что с ними сделали ваши власти? Продажные власти! Вы жаждете, чтобы ваших детей отпустили и они жили бы дальше. Мои люди тоже хотели бы, чтобы их дети жили, но они погибли от рук таких же солдат, что стоят в оцеплении перед вами, таких же милиционеров, что находятся рядом с вами, проводивших варварские «зачистки» наших городов и сел. Знаете, что такое «зачистка»? Это не то, что вам показывали по телевидению. Это не поиск боевиков. Бойцы сопротивления всегда знали о планах вашего командования и уходили из сел до подхода карателей. И каратели также знали об этом. Знали, что в населенных пунктах нет вооруженных мужчин, иначе они не пошли бы в них. Ваши менты и солдаты заходили в села, чтобы грабить, насиловать и убивать мирных жителей. Тех, кто оказывал хоть малейшее сопротивление насилию! Вот что такое «зачистка» на самом деле. И разве после всего этого мы не имеем права на месть? В вашем городе живет много национальностей. Есть среди них и выходцы с Кавказа. Пусть они ответят, имеем мы право мстить? Имеем! Вы скажете, мстите тем, кто убивал ваши семьи. При чем мирное население? А где те, кто убивал наших детей? Покажите их нам, выведите на площадь. Но этого не произойдет. Они трусливыми шакалами прячутся от нас. Мы много убили карателей. И нам война надоела так же, как и вам. Мы готовы ее прекратить. Но на условиях, чтобы ваши власти компенсировали нам гибель близких, хотя это и невозможно компенсировать, чтобы заплатили за разрушенные жилища, позволили уйти из России непобежденными воинами и начать новую жизнь за рубежом. Что вместо этого предлагают власти? Амнистию! За то, что мы посмели сопротивляться их агрессии? Они готовы простить тех, кто якобы по глупости или по принуждению ушел в горы. Но таких не было и нет. В горы мужчины уходили осознанно и добровольно. И воевали, убивая врага.
Халим сделал недолгую передышку, затем продолжил:
— У меня были подчиненные, которые клюнули на приманку властей и изъявили желание сдаться. Я не стал им мешать. И что в результате? Почти все они оказались за решеткой. Скоро сюда доставят одного из таких поверивших властям. Вы увидите, как его амнистировали. Закрыли в камеру и объявили, что он сгниет в ней. И никакого следствия, никакого суда. Потому, что он боевик, проклятый ваххабит и черножопый! С вашей властью нельзя иметь дело по-хорошему. По-хорошему ваши чиновники не понимают, потому что они делали на войне большие деньги. Откуда у нас современное оружие, боеприпасы, обмундирование? Да со складов Российской армии. Кто пропустил нас в город? Да ваши же продажные менты. Назвать фамилию? Бывший капитан Чесноков со своим нарядом. Он продал ваших детей за паршивые двадцать тысяч фальшивых долларов. Но он совершил еще одно преступление. Планируя захватить автобус, что стоит перед входом в школу, я не хотел убивать пассажиров. Но на этом настоял Чесноков. И знаете, почему? Потому что в автобусе ехала его семья. Он хотел от нее избавиться. От жены и двух своих детей. Чтобы не мешали крутить роман с проституткой-любовницей. Вот кто вас охраняет. Вот что представляет собой ваша власть.
А раз договориться с ней по-хорошему невозможно, мы вынуждены были пойти на крайние меры, захват заложников. Но у нас нет желания убивать ваших детей! Я выставил правительственной комиссии условия, выполнение которых освободит заложников. Пока все идет по плану. Но если власти решатся на силовую акцию, а они ее готовят, в городе наверняка уже сосредоточены силы спецназа, то предупреждаю, мы будем сражаться до последнего патрона, а потом взорвем школу вместе с собой и заложниками. Мы готовы умереть, как уже многие из нас умирали в неравной схватке с вашими войсками. Готовы ли вы, население, к тому, что по глупости чиновников погибнут ваши дети и родственники? Не думаю, что готовы! Так что вы можете многое решить. Не будет штурма, выполнят власти наши условия, не будет и жертв. Кроме тех, что уже есть. О чем я сожалею. В подтверждение слов сожаления я готов немедленно освободить сто восемь человек. Учеников первых, вторых, третьих классов и беременную учительницу. У меня некому принимать роды. Освобождение состоится в ближайшие полчаса. Дети пойдут от автобуса через площадь к оцеплению. Никому к ним не выходить. Терпение, и вы заберете своих малышей. Если же толпа рванет на площадь, я прикажу открыть огонь и по ней, и по освобожденным заложникам. Будьте благоразумны! И помните, судьба ваших детей в руках ваших же чиновников. Получив требуемое, мы уйдем! Навсегда уйдем. В этой проклятой стране нас больше ничего не держит. Выполнят условия ваши власти, и заложники обретут свободу. Слово командира отряда мстителей, Халима, которого чаще называют Диким. У меня все! Готовьтесь встретить первую партию заложников. Да поможет нам всем Всевышний!
Халим, отключив микрофон, откинулся в кресле директора школы. Он устал. Так долго он еще нигде и никогда не говорил. От напряжения даже вспотел. Но дело вроде сделал неплохо. Если, конечно, его слова достигли ушей слушателей.
Вошел Зухур. Заместитель смотрел на начальника с нескрываемым восхищением:
— Ну, ты дал, Халим! Кто бы мог подумать, что у меня в командирах такой оратор. Сам Абдель не сказал бы лучше. Главарю польстила похвала заместителя, но он посчитал нужным возразить:
— Ну, до шейха Абделя Аль Яни мне далеко. Он говорит так, что мир слушает с содроганием, но, признаюсь, и у меня вышло неплохо, сам не ожидал. Думаю, после выступления местное население выставит кое-какие претензии местной власти, что не может не сказаться на работе правительственной комиссии в плане принятия ею кардинальных решений, а уж спецназ, если он не скрыт, точно заполучит от народа проблемы. Да и военные почувствуют себя неуютно. К нам же отношение хоть и немного, но изменится, особенно после того, как отпустим часть заложников. Забери микрофон, и пусть агитационная машина уходит. Я в актовый зал.
Заместитель направился в фойе, Халим поднялся на второй этаж, по пандусу вошел в актовый зал и прошел на сцену. Поморщился от неприятного запаха. В актовом зале наступила тишина.
Халим медленно, ряд за рядом, оглядел заложников. Неожиданно громким голосом сказал:
— Вы, волею судьбы и провидения оказавшиеся в сложной и опасной ситуации, внимательно слушайте. Не буду вдаваться в подробности и объяснять, почему мы захватили школу. Это вам объяснят на воле, кому родители, кому родственники. Да, на воле, вы не ослышались, ибо вы все, если федеральные власти выполнят мои условия, окажетесь на свободе и будете вспоминать время заточения, как кошмарный сон. На первом этапе власти выполнили то, что я затребовал. А посему должен ответить тем же. Я и отвечаю. По команде ученики первых, вторых и третьих классов дружно встанут и пойдут на выход. Их будет сопровождать беременная учительница. Дабы избежать роковой случайности, указанным детям выходить организованно, не спеша. Так же не спеша, взявшись за руки, следовать и по лестнице до солдат оцепления. Там встреча с родителями. И никакой суеты, никакой торопливости. Все должно пройти спокойно. Не провоцируйте нас на применение силы. Вы поняли меня?
Из зала донеслось:
— Да!
Поднялась директриса:
— Позвольте слово, господин командир!
— Говори, женщина!
— Разрешите учителям до входа сопровождать малышей. Они не совсем понимают, что от них требуется. Мы же организуем их в группы по классам и в таком порядке проводим на площадь.
Халим согласился:
— Хорошо! Но, предупреждаю, учителям ход только до дверей. Затем обратно в зал. Те, кто попытается бежать, используя обстановку, будут расстреляны. Более того, попытка побега одного человека повлечет за собой наказание в виде расстрела двадцати учеников старших классов. У меня все. Детям первых трех классов, встать!