Удар судьбы
Шрифт:
Нарсес согнул указательный палец. Аджатасутра, который сидел в десяти футах от него, встал и подошел поближе.
— Сегодня ночью, — прошептал Нарсес. — Если возможно, сделай все сам.
Аджатасутра не фыркал. Он никогда не фыркал. Странно, но это была одна из причин, по которой он нравился Нарсесу. Но в тонкой улыбке наемного убийцы не было и следа юмора.
— Эти надменные снобы уже много лет не пользовались кинжалом, — тихо сказал он. — Все эти годы они отдыхали в Каушамби, читали отчеты, в то время как несчастные агенты типа меня участвовали в авантюрах,
Нарсес широко улыбнулся, также эмоционально, как фыркал. Это выражение на его лице рептилии появлялось нечасто и успокаивало не более, чем открытый рот кобры. Но улыбка оставалась у него на лице еще несколько минут.
Он развеселился, думая не о змеях, а о других животных. Тиграх и людях, которые выбирают езду на них.
Нарсес посмотрел на Дамодару. Теперь взгляд командующего малва был направлен на сражение, и в нем не осталось ничего туманного.
«У него самого вполне могли быть тигриные полоски», — подумал Нарсес.
В сказаниях бардов, в стихах поэтов истина приобретает розовый оттенок. На самом деле больше, чем оттенок. Факты поединка один на один между двумя великими воинами становятся чем-то чисто легендарным.
В легендах мало места для пота, и еще меньше для жажды и усталости. И совсем нет для необходимости мочиться.
Но факт остается: двое мужчин, которые сражаются друг с другом несколько часов, отдыхают. Отдыхают, даже если они сражаются полуголыми, голыми руками, а уж тем более, если на них надеты тяжелые доспехи, и они размахивают тяжелыми мечами. Поединок один на один между мастерами — это не мгновенная встреча в середине битвы, и по своей природе это — ритуальное действо. И как и у всех подобных дел, в сердце ритуала есть практический стержень.
После первых пяти минут Шанга с Валентином прервались, хватая ртами воздух. К тому времени место схватки уже окружили раджпуты. Кавалеристы Шанги все еще сидели на своих конях и держали в руках оружие. Один из них, увидев открытый участок между двумя сражающимися, направил лошадь на Валентина. И уже наполовину поднял копье.
Шанга заорал в ярости — без слов. Раджпут дернулся назад.
Шанга воткнул меч в землю — осторожно, проверив, что в том месте нет камней, которые могут затупить острие, и оперся о него. Немного приведя дыхание в норму, Шанга показал пальцем на Валентина.
— Дайте человеку воды, — приказал он. — Если он захочет — вина.
Царь раджпутов несколько секунд изучал своего противника. Валентин все еще тяжело дышал, опершись на свой меч, но Шанга отметил, что больше он не хватает ртом воздух.
— И принесите нам еду и подушки, — добавил Шанга. Он улыбнулся, почти весело. — Думаю, они нам потребуются.
За следующие несколько минут, пока Шанга и Валентин отдыхали, раджпуты организовали все необходимое. Дюжина раджпутов собралась вокруг Шанги. Четверо направились к Валентину после того, как опустили оружие. Один из них нес бурдюк с вином, другой — бурдюк с водой, третий — свернутое одеяло, которое станет служить Валентину подушкой
Шанга кивнул на них, не сводя глаз с Валентина.
— Они будут тебе помогать, — крикнул он римлянину. — Подадут все, что тебе потребуется.
Шанга выпрямился.
— Конечно, ты можешь сдаться. В любую минуту.
На мгновение Валентин чуть не ответил так, как у него вертелось на языке — «А пошел ты в жопу!» — но сдержал импульс. Он просто покачал головой. Жест, который в конце перешел в легкий поклон. Даже Валентин, несмотря на свою циничность и строптивость, мог почувствовать приближение славы.
В последовавшие часы низкорожденный римский катафракт пробивал себе путь в индийские легенды. А его разум в это время удивлялся его действиям.
«Зачем ты это делаешь, ты, чертов дурак?»
Всю жизнь Валентина боялись другие люди. Боялись из-за его поразительной быстроты, его реакции, его сверхъестественного зрения — но больше всего за мгновенную способность убивать. На самом деле очень немногие люди могут убить мгновенно — пока другой снимает шляпу. С возраста десяти лет Валентин мог убить, пока соперник только дотрагивается до шляпы.
И поэтому люди боялись его. И находили его напоминающее пружину тело и узкое лицо более подходящими не человеку, а яростному хищнику.
«Потому что я устал, что меня называют лаской», — ответила душа.
Конец пришел внезапно, неуклюже, неожиданно — почти небрежно. Как и обычно происходит в реальном мире. Конечно, барды и поэты за столетия подчистят его.
Нога Шанги соскользнула, попав на камешек. На мгновение, когда он пытался сохранить равновесие, его щит ушел в сторону. Увидев проем, Валентин бросился на открывшуюся ногу раджпута. Это не был удар Геркулеса, просто обычный экономный удар Валентина. Быстро вскинутый меч глубоко вошел в бедро Шанги.
Раджпут упал на одно колено и закричал от боли. Боли — и отчаяния. Его ногу уже заливала кровь. Это не была ярко-красная, пульсирующая артериальная кровь, но все равно ее оказалось достаточно. Эта рана убьет его через полчаса, только от одной потери крови. На самом деле скорее. Через несколько минут боль и потеря крови ослабят Шангу достаточно, чтобы враг прикончил его.
Тогда…
Все другие люди, наблюдавшие за схваткой или слушавшие рассказы о ней в последующие годы, всегда будут предполагать, что Валентин допустил свою единственную ошибку.
Но правда была совсем другой. На протяжении часов схватки Валентин избегал мериться силой с Шангой. Вместо этого он противопоставлял поразительной мощи раджпута свою скорость. Скорость, хитрость и опыт. Он мог бы так закончить битву. И ему следовало так ее закончить. Кружа вокруг раджпута, делая пробные выпады, нанося порезы, чтобы Шанга дальше истекал кровью, но держась подальше от его невероятной силы до тех пор, пока соперник не ослабнет настолько, что быстрый смертельный удар все закончит. Убить царя, как волк приканчивает раненого быка. Как убивает ласка.