Ударная волна
Шрифт:
Ни слова не говоря, она стянула куртку и протянула Питту. Джордино принялся шарить в небольшом рундуке под сиденьем. Вытащил он оттуда старую проржавевшую «кошку» и два нейлоновых троса длиной три и пять метров. Питт расстелил кожанку и сложил на нее всю обувь, «кошку», а также какие-то старые части мотора и несколько ржавых инструментов, которые Джордино выскреб из рундука. Потом он застегнул куртку на молнию, узлом стянул рукава и весь этот тюк привязал к короткому нейлоновому тросу. Сбросил грузило за борт, убедился, что оно ушло под воду, после чего закрепил второй конец троса на возвышавшемся посреди отсека кронштейне с бесполезными приборами для подвесного мотора.
—
Питт бросил последний взгляд поверх неопренового баллона на надвигающиеся от горизонта громадные валы. Море одновременно наводило ужас и поражало красотой. Стрелы молний вырывались из лилово-черных туч, гром походил на дробь тысячи барабанов. Буря обрушилась на них без всякой жалости. Всего десять минут прошло — и штормовой ветер забушевал вовсю, пошел дождь, обратившийся в такой беспросветный ливень, что не стало видно неба, а море вокруг вскипело пеной, будто суп на сильном пламени. Капли, подхваченные шквалом, завывавшим как тысяча предвещающих смерть привидений, жалили так нещадно, что вся кожа зудела.
Ветром срывало гребешки с трехметровых волн. Очень скоро волны поднялись до семи метров. Море удвоило бешеный натиск на хрупкую посудину и беспомощных пассажиров. Лодку то крутило, как волчок, то бросало по волнам, то затягивало в пучину. Небо и вода перемешались.
Удивительно, но якорь не оторвался. Он выполнил свою задачу: не дал разбушевавшейся стихии поглотить лодку и ее пассажиров. Серые волны окатывали людей и заливали днище лодки шипящей пеной. Троица давно вымокла до костей, но упрямо держала центр тяжести, наделяя посудину лишней долей устойчивости.
Во благо оказались малые размеры судна и неопреновые баллоны по бокам корпуса. И то и другое делало лодку плавучей, как пробка. «Если якорь удержит, — подумал Питт, — у нас определенно есть шанс на спасение». Однако следующие двадцать минут ему показались вечностью.
На лодку обрушивались нескончаемые валы воды, в которой задыхались и заходились в кашле три человека, пока посудину поплавком не выбрасывало на гребень следующей стеной идущей волны. Вычерпывать воду было незачем: заполнявшая отсек вода своей тяжестью удерживала их, чтобы они не перевернулись. Люди изо всех сил старались удержаться, чтобы их не смыло водой, а уже через секунду, когда лодку унесло в пучину, судорожно хватались за что попало, чтобы их не вышвырнуло в воздух.
Питт с Джордино крепко сцепили руки над устроившейся меж ними Мэйв, упирались в борта ногами, для опоры. Если бы одного из них смыло за борт, то не оставалось бы возможности спастись. Ни единой живой душе не под силу выстоять в одиночку в бушующем море. Из-за ливня уже в нескольких метрах ничего нельзя было разглядеть, и очень скоро им стало попросту не на что смотреть.
Вспыхнули молнии, и Питт взглянул на Мэйв. Вид у нее был такой, словно она смирилась, что ее забросило в ад, где уготованы страшные муки от морской болезни. Питт терзался, что никак не мог утешить ее словами, ведь рев ветра не давал ничего расслышать. На чем свет стоит клял он Артура Дорсетта «Боже, — думал Питт, — вот ужас-то иметь отца с сестрицами, которые до того ее ненавидят, что крадут ее детей, а теперь вот и саму на смерть обрекли, только потому, что она мила и добра и не пожелала связывать себя с их преступными махинациями! Жуткая несправедливость! Нет, она не умрет. Во всяком случае, ни за что, пока сам я жив». Положив руку
У того на лице застыло полное безразличие к невзгодам. И такая явная беззаботность в кромешном аду подбодрила Питта. «Чему быть, того не миновать», — было написано в глазах друга. Жизнестойкость этого человека не знала границ. Питт не сомневался: Ал раньше умрет, чем опустит руки, держащиеся за лодку и удерживающие Мэйв. Морю Джордино не поддастся никогда.
И, словно сознание обоих сработало одновременно, Джордино повернулся взглянуть, как обстоят дела у Питта. «Есть два вида мужиков, — подумал он. — Есть такие, что видят поджидающего их души черта и смертельно боятся его. А есть такие, что, по уши увязнув в безысходности, поглядывают на него как на спасение от мирских мучений. Питт ни тем ни другим не чета. Он способен прямо на черта смотреть да в глаз тому черту и плюнуть».
Питт и Джордино дружили вот уже тридцать лет. Тем не менее Ал не переставал удивляться стойкости Питта и любви ко всяким передрягам. Питт расцветал, стоило грянуть какой-нибудь беде. Вот и сейчас он не обращал внимания на сокрушительные удары волн. Разве так выглядит человек, ожидающий смерти, человек, смирившийся с тем, что против стихии не попрешь? Нет. Взгляд Питта, устремленный сквозь пелену дождя и пены, был до странности отрешен. Казалось, будто сидит он себе в любимом ангаре, а не посреди разбушевавшейся стихии. «Питт, — не раз приходило в голову Джордино, когда они работали глубоко под водой, — это человек, которому опасность — мать родная».
Темнота навалилась и ушла. Ночь мучений, которым, казалось, не будет конца, завершилась. Все трое окоченели от холода и насквозь вымокли. Озноб колол им тела тысячью стилетов. Рассвет избавил их от ужаса неизвестности: солнце пробивалось сквозь метущиеся тучи. Но жизнь людей по-прежнему висела на тоненькой ниточке, ибо свинцовое море не обещало ничего хорошего.
Воздух прогрелся, и будто соленое одеяло окутало странников. Дышать стало трудно. Трудно было понять, сколько прошло времени. Старенькие глубоководные часы Питта и более новые Джордино, специально для профессионалов подводников, выдерживали погружения до двухсот метров и продолжали ходить как ни в чем не бывало, зато соленая вода проникла в простенькие электронные часики Мэйв, и те вскоре остановились.
Едва море разбушевалось, Мэйв легла на дно лодки и принялась молиться, чтобы выжить и снова увидеть своих мальчиков; молилась, чтобы не умереть и оставить у них нежную память по себе, а не просто смутные воспоминания о матери, сгинувшей и нашедшей могилу в безжалостном море. Она мучилась, угадывая, что за судьба ждет близнецов в руках ее отца. Поначалу была напугана, как никогда в жизни, страх холодной снежной лавиной душил ее. Потом понемногу он стал уходить, когда сознание подсказывало: нет такой силы, чтобы разомкнуть руки мужчин, сцепленные у нее на спине и плечах. Их сила казалась сверхъестественной. Мэйв почувствовала, как в ней затеплилась надежда, что все-таки удастся выжить и увидеть новый рассвет.
У Питта такого радужного ожидания не было. Он-то хорошо понимал, что его и Джордино силы давно на исходе. Злейшие их враги — переохлаждение и усталость — подкрадывались незаметно. Что-то должно пересилить: либо их стойкость, либо буйство шторма. Силы в схватке были неравны, и полное изнеможение, казалось, уже близко. И все же Питт отказывался признавать тщету своих усилий. Он цеплялся за жизнь, напрягаясь, крепко держался, ожидая, когда очередная волна обрушится на лодку, понимая, что гибель приближается неумолимо.