Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем
Шрифт:
Смягчившись, Рено обнял Каркефу.
– Отчего ты не гугенот?!
– воскликнул он.
– Я с таким удовольствием обратил бы тебя в католика!
В окрестностях Гранд-Фортель и в самом деле воцарились покой и счастье. Арман-Луи каждый день находил все больше благосклонности и пленительного очарования у м-ль де Сувини. Ему казалось, что ни одна девушка на свете не обладала такой чарующей улыбкой, таким лучезарным взглядом, та кой удивительной гармонией разума и доброты.
Арман-Луи был благодарен судьбе за то, что вырос в доме, где по счастливой случайности
Рено тем временем вострил оружие против Каркефу, которого он благоговейно и добросовестно колотил каждое утро, после чего отправлялся на охоту и рыбалку. По вечерам он на носил дружеский визит своему приятелю, который занимался тем, что любовался м-ль де Сувини, которая прогуливалась по дому.
– Ах, как прекрасна жизнь!
– говорил Арман-Луи.
– Да, конечно, - отвечал Рено, вздыхая.
Он смотрел, как в мрачнеющей синеве неба исчезал один за другим косяк перелетных птиц.
– Какое все-таки это счастье - жить в этих дивных краях!
– снова восторженно отозвался Арман-Луи.
– Тебе не кажется, что здесь есть все, о чем только можно мечтать?
Однако в один прекрасный день Рено, топнув ногой, заявил: - И все-таки здесь нам кое-чего не хватает... Как раз чего-то такого, о чем можно только мечтать!
– Да?! Чего же?
– Нам не хватает приключений!
5.
Человек с красным крестом
Между тем, однажды дождливым вечером группа всадников постучалась в ворота Гранд-Фортель, прося убежища от непогоды. Г-н де Шарней встретил их на пороге дома и отдал распоряжения отвести лошадей на конюшню, а всадников - в большой зал замка.
Четверть часа спустя у животных уже были высокие, до брюха, подстилки, а чужестранцы сидели вокруг стола, который ломился под тяжестью мясных блюд и кувшинов с напитками. Верховодил этими людьми красивый молодой человек, на вид которому было лет двадцать семь-двадцать восемь. Все на нем было из бархата, кроме камзола, сшитого из кожи. Гарды его шпаги и кинжала, великолепной работы, сверкали золотом и серебром. Массивные кольца золотой цепи лежали на груди, металлические шпоры позвякивали на сапогах. У него был внушительный вид, дерзкий сверкающий взгляд, надменное и суровое лицо, высокий лоб, подвижные брови, вырази тельная и властная линия рта, на голове - лес черных волос. Он говорил по-французски, но с каким-то странным акцентом. Время от времени его глаза останавливались на мадемуазель де Сувини.
Арман-Луи, в первый раз заметив это безмолвное внимание к девушке, поставил бокал на стол. Увидев во второй раз, нахмурил брови. Эти жесты Армана-Луи незнакомец в свою очередь не оставил без внимания. Вскоре он снова скользнул высокомерным взглядом по молодой девушке, а затем перевел его на Армана-Луи и улыбнулся.
Гость решительно не нравился г-ну де ла Герш.
Заканчивая трапезу, г-н де Шарней поднялся, держа в руке бокал, наполненный до краев, и заговорил, обращаясь к гостям:
– Господа, - сказал он, - добро пожаловать в мой дом! Двадцать замков нашей прекрасной Франции, несомненно, оказали бы вам более гостеприимный и щедрый прием, но более чистосердечного и искреннего радушия, думаю, не предложили бы вам ни а одном из них. Дом - ваш! Если вы проголодаетесь прикажите подать еду, если вас одолеет жажда - пейте, если вы устанете отдыхайте. Почту за честь видеть вас у меня возможно дольше. Я - граф де Шарней. Я был доблестным солдатом и воевал под знаменами прославленного, ныне покойного Генриха Четвертого. А вот это моя родственница - мадемуазель де Сувини...
– А, это мадемуазель де Сувини!
– тихо, со странным акцентом, повторил имя представленной ему девушки незнакомец, более внимательно приглядываясь к ней.
– А это мой внук, граф Арман-Луи де ла Герш - дворянин, готовый так же отстаивать честь французского оружия, как и его отец, скончавшийся на королевской службе.
Г-н де Шарней поднял бокал и осушил его до последней капли.
Незнакомец последовал его примеру, не сказав ни слова.
– Если какие-то причины не позволяют вам открыть нам ваше имя, продолжал хозяин замка, - можете быть спокойны: пока я жив, оно никогда не будет упомянуто в числе визитеров замка Гранд-Фортель.
Незнакомец встал и наконец заговорил, не снимая маски высокомерия со своего лица:
– Я вовсе не намерен скрывать своего имени. Да и за чем? Оно не из тех, что опасаются произносить вслух, тем более, что вряд ли кто сможет потягаться с ним в славе и известности! Я - Годфруа Анри, граф де Паппенхейм.
Г-н де Шарней поклонился в ответ.
– Вы - представитель того знаменитого дома, в котором из поколения в поколение наследуется высокое звание маршала Германской империи?! воскликнул он.
– О, я вижу вы наслышаны о знаменитых домах Европы! Теперь единственным представителем Паппенхеймов являюсь я. Через Францию я возвращаюсь в Германию, потому что мой долг зовет меня на войну, которая вновь началась там.
– Снова война?
– удивился г-н де Шарней.
– Ее развязали те, кто претендует на религиозную ре форму. Эти люди поднимают отряды, нанимают военачальников, укрепляют города и свои замки, собирают оружие - и все это делается так, как будто речь идет о вторжении иноземцев. Мятежные князья, протестанты, хотят скинуть с трона моего славного властителя - императора Фердинанда. Бог и Святая Дева помогут нам разбить их армии, мы разнесем их укрепленные города, убьем вождей и расширим наши владения за счет нечестивцев.
– Я - гугенот!
– медленно и членораздельно сказал г-н де Шарней.
Лицо графа Паппенхейма выражало теперь безумное волнение, от которого у него на лбу, над переносицей, между бровей стали вырисовываться крест на крест два меча - их пурпурные лезвия вдруг ярко проступили на матовой бледности кожи. Рот его чуть было приоткрылся, чтобы произнести угрозу или бросить вызов, но взгляд, неожиданно встретившийся с глазами Адриен, вынудил его тотчас растянуться в улыбке:
– Вы - хозяин, господин граф, когда-нибудь Бог нас рассудит, - сказал он.