Удавка для бессмертных
Шрифт:
Через два с половиной часа Хрустов понял, что дела плохи. Голова болела все больше, низ живота ныл от тяжелой эрекции, во рту пересохло, и он вообще плохо соображал, где находится, стараясь вовремя переводить те немногие слова на английском либо немецком, которые просачивались сквозь стоны и крики совокупляющихся. Он прекратил просмотр, прилег в тишине на изуродованном диване, стараясь успокоиться. Глазами нашел на полу телефон. Трубка валяется рядом – не работает? Нет, просто выдернут из розетки. Хрустов встал со стоном и почти полчаса выслушивал длинные гудки, набирая снова и снова номер телефона Веры.
Пошарив в холодильнике – опять пришлось напрягать словарный запас английского и немецкого, – Хрустов слегка подкрепился импортными консервами и решил, что не стоит оставлять недосмотренными кассеты. Он устроился поудобней, насколько это можно было в сломанном кресле, и решил воспользоваться
Он поехал домой спать. Таксист рассказывал анекдоты и курил «Беломор». Хрустов уже открыл рот, чтобы попросить закурить, но переборол себя. Шаркая ногами, он отсчитывал ступеньки от площадки до площадки, в подъезде на лестничной клетке было открыто окно, Хрустов задержался немного и прослушал завывания влюбленного кота в кустах во дворе. Он совершенно не помнит, как вошел в квартиру, как добрел до дивана и рухнул, не раздеваясь, провалившись мгновенно в сон.
Хрустов проснулся вдруг, почувствовав, что на него кто-то смотрит. Он обнаружил, что лежит у себя в квартире на диване, что за окном светло – наступило утро, что дверь подъезда содрогается от ударов в среднем через каждые двадцать-тридцать секунд, а это значит – раннее утро, что напротив дивана в кресле сидит майор Корневич в пиджаке на голое тело и смотрит на Хрустова, не мигая.
– Ты плохо выглядишь, – пробормотал Хрустов, пытаясь сесть. Очень кружилась голова.
– На себя посмотри, – не остался в долгу Корневич. – Почему дверь оставляешь открытой?
Хрустов, пошатываясь, сходил в кухню и убедился, что со вчерашнего дня в холодильнике ничего не изменилось: он был практически пустой. Вернувшись в комнату, он наткнулся на протянутую Корневичем бутылку пива, обрадовался, открыл пробку зубами и где-то на половине бутылки вспомнил, что Корневич вроде как умер вчера вечером.
– Выпьешь?
Корневич посмотрел на протянутую бутылку с жалостью, покачал головой и доверительно сообщил:
– Мне вообще ничего не хочется.
– Ну что тут удивляться, – Хрустов снял с себя ветровку и завалился на диван, – мне сказали вчера в больнице, что ты умер. Во дают, а! Хорошо, что у тебя родственников и нет вовсе, а я человек уравновешенный. А то бы расстроился, – Хрустов уже смотрел на Корневича, застывшего в кресле, с удивлением. – Ты сбежал из больницы с пулевым ранением груди?
– Я должен тебе рассказать про моих родственников, – заявил Корневич, усаживаясь поудобней и закинув ногу на ногу. – Слушай внимательно и не говори потом, что у меня их нет. Начнем с фамилии. Ты думаешь, что моя фамилия Корневич? Нет. Меня зовут Александр Корневич де Валуа. Сам понимаешь, все, что после «де», пришлось срочно замять. Перед школой мать заявление писала в загс, но про полную версию напоминала каждый раз, когда рассказывала о родственниках. Фамилия моя от пра-пра и так далее деда, он был француз, остался здесь после плена наполеоновской войны, встретил мою пра-пра и так далее бабушку – она была полька. Всех мужчин в моем роду называли только Александрами либо Полями, то есть Павлами. Не буду углубляться, я вижу, ты уже и так глаза выпучил, всех женщин – Мариями. Касательно близких поколений, то прадед был статским советником, да-да, не ухмыляйся, дед офицером, отец преподавал философию. Мать моя была красавицей-полькой – после того случая с пленным французом все мужчины в моем роду по странному стечению обстоятельств очаровывались исключительно польками и имели по два сына и по одной дочери. Мой отец не успел обзавестись тремя детьми, он покончил с собой. Практика марксизма-ленинизма страшная вещь, скажу я тебе. О чем я говорил?
– О родственниках, – напомнил потрясенный Хрустов. – Может, вызвать врача?
– А вот этого не надо. Никаких врачей. Я только что счастливо избежал вскрытия. Ты собираешься на службу или имеешь домашний арест? Половина девятого, а ты дрыхнешь на диване в препоганом состоянии.
Хрустов быстро и по возможности доходчиво рассказал обо всем, что произошло с ним с того момента, когда он нашел Корневича… де Валуа! на ковре в квартире Сусанны Ли. Он потрогал по ходу повествования шишку на затылке, а Корневич расстегнул пуговицы пиджака и показал отверстие от
В автобусе у Хрустова случился нервный срыв. Он, вцепившись в поручень, долго наблюдал, как старушка маленького роста почти висит над развалившимся перед ней на сиденье детинушкой, потом не выдержал и ласково попросил молодого человека встать. Он спросил, не инвалид ли тот. Молодой человек намека не понял и брезгливо плюнул под ноги Хрустову. Хрустов поднял неинвалида за грудки, подтащил к себе и зашвырнул в свободный проход автобуса. Молодой человек пролетел мимо сидений, врезался в окно на задней площадке и сполз вниз, опрокинув на грудь голову. Корневич галантно предложил бабушке сесть, бабушка стеснялась и охала, Корневич так увлекся, устраивая поудобней бабушку, что прозевал самый напряженный момент: Хрустов не поверил, что обладатель вполне упитанного тела вот так запросто хлопнулся в обморок, он пошел к концу автобуса, чтобы убедиться в этом, а молодой человек, подгадав, когда двери автобуса начнут вот-вот закрываться, вдруг пополз ящерицей к выходу, обозвав Хрустова таким мерзейшим словом, что не оставил тому выбора. Хрустов успел выскочить за ним, задержав двери плечами. Корневич развел руками, глядя в окно, как Хрустов бежит по улице за упитанным хулиганом, он решил, что помощь его напарнику вряд ли понадобится, и не стал останавливать автобус. Хрустов обидчика догнал, врезал ему по физиономии и сказал, что тот задержан за хулиганство, оскорбление должностного лица при исполнении и за оказание сопротивления при задержании. От такого перечня задержанный закричал как резаный, прося помощи у населения. К удивлению Хрустова, почти сразу на его крик прибежал милиционер. Задержанный взвыл еще громче, не давая Хрустову слова сказать. Чтобы не кричать, Виктор Степанович решил просто показать удостоверение и прекратить всякие намеки милиционера на объяснения в отделении. Он полез в нагрудный карман рубашки, потом в карман брюк, потом в другой карман, переместив повисшего огромным дохлым котом задержанного из одной руки в другую. Потом он вспомнил, что его документы остались в кармане ветровки. К этому времени тяжелый задержанный уже залился слезами и соплями, размазывая их по лицу, на котором явственно стал проступать след от удара. Пришлось пройти в отделение. Хрустов сказал, что он задержанного поведет сам, и где-то после третьего светофора вдруг успокоился и даже удивился сам себе. В такое неистовство от обыкновенного хамства он впал впервые. Ему стало стыдно. Он подумал, что нужно срочно показаться врачу на предмет сотрясения мозга. Потом он по чисто мужской логике стал искать виноватого в его сегодняшнем раздрызганном состоянии и очень быстро нашел. Даже двоих. Он еще не знал, что в этот момент спасает себе жизнь.
Корневич де Валуа доехал до конторы вполне благополучно, на пропускнике показал удостоверение, но, когда поднимался на второй этаж в свое отделение, задумался. Ему очень не хотелось выслушивать вопросы о собственной смерти. Он замедлил шаг и прорепетировал монолог с удивлением и досадой на предмет медицинских ошибок, он гримасничал и шепотом отрабатывал междометия, пока издалека не уперся взглядом в опечатанную дверь собственного кабинета. Стояла ненормальная для такого времени дня тишина, никто ему не попался по дороге, только в комнате младшего офицерского состава раздавался шорох. Корневич заглянул в приоткрытую дверь и увидел, что совершенно незнакомый человек потрошит стол Хрустова. Ящики вытащены, бумаги не очень аккуратно складываются в холщовый мешок. Человек был в отлично сшитом костюме и при галстуке, а руки – в резиновых перчатках. Эти перчатки очень удивили Корневича, он толкнул дверь от себя и только тогда заметил у окна второго. Тоже в пиджаке и галстуке и в перчатках, тот рассматривал на просвет растянутую пленку. Корневича заметили. Он решил заговорить первым.
– Что вы делаете с моим столом? Кто вы такие? – он вошел в кабинет, оставив дверь открытой.
– Ви-и-иктор Степа-а-анович? Вы не волнуйтесь, пройдите, пожалуйста. Вот мое удостоверение, пожалуйста, – перед лицом Корневича распахнули красную книжечку и быстро захлопнули, он выхватил одним взглядом странное название места работы, но подумать об этом не успел. – Руки, пожалуйста.
– Что? – Корневич повернулся, услышав движение за спиной. Второй улыбнулся ему, растянув нездоровую кожу морщинистого лица. – В каком смысле – руки?