Удавка для бессмертных
Шрифт:
Иногда они просто лежали рядом, затаившись в утробе ночи и подслушивая дыхание друг друга, иногда на Веру нападали приступы садомазохистских извращений, она еще заводила его одним словом или взглядом, но к концу пятого дня Хрустов попросил дежурного в гостинице купить в номер видеомагнитофон и обрадовал продавца видеокассет в рыбном магазине покупкой «крутой эротики» отвратительного качества.
То ли от физического истощения, то ли от умственного оцепенения, в котором он пребывал с момента удачного приземления на вспаханное поле кооператива «Золото Кубани», но на Хрустова, устроившегося у телевизора, вдруг накатило такое мощное дежа вю, что он за десять минут совершенно позабыл, где находится и сколько ему лет. Это случилось вдруг, он отвел взгляд от экрана с одновременно
– У меня прыщи! Ты что, не слышишь, у меня прыщи, – его трясла незнакомая девушка, Хрустов несколько секунд вспоминал, когда и откуда он ее привел. – Хрустов, это безобразие, мы едим что-то не то. Посмотри на себя в зеркало, краше в гроб кладут!
На слове «гроб» Хрустов обнаружил себя в номере гостиницы, выключил кассету, посадил девушку на колени и раз пять произнес ее имя, а потом попросил, чтобы и она назвала его по имени, если помнит, после чего заказал бутылку водки и икры и надрался, мешая водку с красным полусухим, до галлюцинаций.
На следующее утро у него болела голова. Кое-как выбравшись из кровати – сдвинутые вместе две полуторные тахты, – Хрустов добрел до зеркала в ванной. Обнаружив в ярком прямоугольнике над раковиной совершенно незнакомую морду, украшенную неопрятной щетиной, Хрустов решил избавиться от этой морды и от боли в голове путем промывания мозгов оставшимся со вчерашнего вином. Употребив достаточно для усыпления головной боли, Хрустов решил разобраться с изображением в зеркале, для чего достал из дорожной сумки документы. Этот бодрячок с улыбочкой повидавшего виды супермена ему, конечно, знаком, но не до степени накатившего узнавания. Так… Вроде родной. Но кто эта женщина, которая напряженно смотрит с фотографии в паспорте, он вспомнить не мог. Смутным видением возникал образ худенькой девушки, почему-то выполняющей все его немыслимые прихоти в постели. Чтобы определиться окончательно, Хрустов опрокинулся на спину – он разглядывал паспорта, сидя на кровати, – протянул руку, задрал голову вверх и сдернул с женщины покрывало, сбросив его на пол. Под покрывалом… Хрустов медленно, помня о затаившейся боли в голове, сел и весь покрылся от страха испариной. Расправляясь зародышевой бабочкой, медленно протягивая перед собой руки и вытягивая со стоном ноги, на кровати потягивалась не то чтобы голая женщина… И девушкой ее тоже трудно было назвать. Сколько дают за совращение несовершеннолетних, Хрустов никогда не интересовался. Подняв вверх руки и растопырив пальцы, она смотрит несколько секунд на массивные кольца и грустнеет на глазах. Больше всего Хрустова удручает, что и кольца он помнит почему-то, и эти растопыренные пальцы вызывают у него смутные ассоциации, но он никогда не видел этого рыжеволосого подростка!
– Сейчас я тебе покажу. Я обещала. Этот момент наступил, а ты мне не верил, – незнакомым высоким голосом сообщает девочка. Сколько ей, интересно? Пятнадцать? Тринадцать? Она встает, держа руки перед собой, берет с пола его бутылку, отпивает, кривится, и Хрустову кажется, что он подсмотрел чудо: от отвращения девочка вздрагивает, и дрожь проходит по длинному телу от дернувшейся головы до ягодиц, словно кто-то изнутри, под кожей перебрал по одному позвонки.
– Долго мне ждать, иди сюда?! – кричит девочка из ванной. Хрустов, совершенно не чувствуя своего тела, встает и смотрит сверху на двинувшиеся к ванной знакомые голые ступни.
Она стоит у раковины. Дождавшись его, опускает руки пальцами вниз. Со звоном скатываются кольца, ударяясь в блестящую эмаль, и движутся по вогнутой поверхности отжившими иллюзиями серебряной надежды. Хрустов, покачнувшись, еле удерживается за притолоку. Девочка поднимает голову и видит себя в зеркале.
– Вот это да-а-а-а… – она выдыхает восторг и ужас, хватается за щеки, поднимает руками волосы, скашивает на схваченную прядку глаза, потом ощупывает тело, разглядывает низ живота и
– Нет, – говорит Хрустов. Он видит себя как бы со стороны: большой и слегка не в своем уме мужик лежит на спине на кровати, на нем сидит голая девочка и застегивает пуговицы на его рубашке. Когда он надел рубашку на совершенно голое тело и лег на кровать, Хрустов не помнит, но зато отлично знает, что последует дальше. Рубашка застегнута, зеленовато-карие глаза туманятся, ему приказано приступить к расстегиванию пуговиц. Хрустов сопротивляется. Он чувствует, как девочка поднимает его руки, кладет ладони на грудь, трясет его. – Нет, Вера, – он осторожно и очень тихо выговаривает имя.
Еще часа три Вера мучает его приставаниями, Хрустов сдается, но это не приносит удовольствия ни ему, ни ей. Вера пугается, ей было больно, она замыкается в себе и полдня не разговаривает. Здоровое чувство жизни побеждает в юном теле к вечеру, она одета, накрашена, она не может устоять на месте, она подавляет его своей энергией. И покачивающийся Хрустов, который проходит гостиничный коридор с легкой улыбкой дебила на осунувшемся лице, вызывает у дежурного такой приступ сочувствия, что тот готов как следует обложить эту вертихвостку – еще и шляпу нацепила, посмотрите только, какая под шляпой шмакодявка!
– Мы поедем во Францию! Нет, мы поедем в Италию! У тебя много денег? Хочу эту сумочку! Нет, мы сначала поедем к морю, почему мы еще не у моря, почему мы застряли в этом тухлом городке? Когда поезд? Мы собрали вещи? Хрустов, я тебя люблю!! – подпрыгнув, она виснет, уцепившись за Хрустова руками и ногами, стонет и смеется одновременно. Хрустов стоит с опущенными руками, смотрит в близкое веснушчатое лицо и неожиданно для себя вытирает губы после того, как Вера, прежде чем сползти вниз, закатывает показательно-громкий и влажный поцелуй посередине главной улицы.
Первым заказ на Волка прочел в «отстреле» Муха. Он сразу же схватился за телефон и уже набрал номер Волкова, но потом вдруг задумался и сделал сброс. Чего звонить, когда Волков, конечно, узнал это раньше. Ему же не надо дежурить через день в Службе ЧС, водить дочку в садик и вывозить тещу на выходные на дачу. А если узнал, почему не стер? Два раза на его памяти, после небольшого совещания, заказы в «отстреле» стирались. Если не считать «шизы», как называет Декан приколы, типа «плачу три рубля и шестьдесят три копейки тому, кто отстрелит к вечеру президента».
Муха был не просто профессиональный снайпер, он был композитор. Это значит, он чувствовал инструмент на звук. Он любил оружие исступленно и глупо, до краж. У себя в Службе по чрезвычайным ситуациям он дважды похищал с показательного стенда новые образцы короткоствольных автоматов. К Волкову Муха попал по рекламе из почтового ящика. Сейчас-то он понимает, что эта бумажка с изображением совершенно прозрачного корпусом дальнобойного пулемета и надписью внизу: «Тоскующим снайперам предлагаю хорошо оплачиваемый досуг», была брошена только в его ящик, а тогда посмеялся над сумасшедшей жизнью. Он пришел в похоронное бюро вторым, после Декана. После Мухи появился еще один специалист, но с таким зашибенным прикрытием, что ни Муха, ни Декан его никогда не видели. Муха сразу подумал, что Корица не иначе как профессиональный киллер, поэтому особо на знакомстве и не настаивал и в конторе на совещаниях Волка старался головы не поднимать и не проявлять лишнее любопытство. А Декан говорил, что Корица просто имеет чин в органах, поэтому и боится засветки. На вопрос Декана, заданный как-то в тире спортивного клуба, кто стреляет лучше, Волк ответил «одна шкала», но ответил гордо. Ему было чем гордиться: заполучив лучших снайперов, он и платил гордо, от души. Декан по своей привычке бывшего разведчика сразу стал копить на Волка компромат, но запутался. Получалось, что Волк совершенно ни при чем. Просто диспетчер, просто советчик. Это они трое, подбирающие себе невыполненные заказы и получающие за них деньги, могут сразу заказывать гроб в своем же бюро, если хоть что-то из этого компромата просочится.