Удивительная жизнь Эрнесто Че
Шрифт:
Кристина написала Габену, чтобы попросить совета, но ответа не получила. Побывала на студии в Бийянкуре, попробовалась на роль в костюмном фильме об эпохе Великой французской революции, о результатах ей не сообщили, и она убедила себя, что должна переехать во Францию, ибо только там можно добиться успеха. Решено: после премьеры пьесы и гастролей, если таковые состоятся, она отправится в Париж.
– Это будет катастрофа, если Кристина уедет. Я без ума от нее, понимаешь? Ты должен мне помочь, Йозеф.
Морис сочинил историю о некоем актере, который преклоняется перед театром и презирает кино. Он прочел массу интервью со знаменитостями в «Синемонд» и «Синеревю»,
– Если Рэмю [48] , Жуве [49] и Гитри [50] сходятся во мнении, им можно верить, разве нет?
Морис достал из бумажника сложенную вчетверо вырезку, аккуратно развернул и начал читать срывающимся от волнения голосом:
– «…Музыка расставляет нужные акценты, свет подсказывает зрителю, куда смотреть, умелый монтаж определяет за него, что он должен увидеть. Настоящий артист не нуждается в подобных ухищрениях, чтобы привлечь внимание сидящих в зале зрителей, которые ерзают, кашляют, вздыхают, аплодируют, свистят и трепещут, ибо артиста делает публика. В кино между артистом и его публикой стоит экран…»
48
Рэмю, Жюль (наст. имя – Жюль Огюст Сезар Мюрер, 1883–1946) – французский режиссер, актер театра и кино.
49
Жуве, Луи (1887–1951) – французский режиссер, актер, педагог. С 1934 г. – руководитель театра «Атеней» (Париж).
50
Гитри, Саша (наст. имя Александр Жорж Пьер Гитри, 1885–1957) – французский писатель, актер, режиссер и продюсер.
– Вот это ты и должен объяснить Кристине.
– Но мы не знакомы!
– Я часто говорил ей о тебе, и она жаждет личной встречи. Завтра у нее премьера.
– Мне не хочется идти, я в театре скучаю.
– Но я прошу о дружеской услуге! Сделай над собой усилие.
– Если Кристина приняла решение, она никого не станет слушать. Ты действительно любишь эту девушку? Так женись на ней.
– Я об этом думал, но она против брака. Говорит, что семья – тюрьма для женщин, и хочет сохранить свободу.
– Феминистка! Тебе не повезло. По большому счету она права. Возможно, стоит представить дело иначе? Ты любишь детей? Хочешь завести семью?
– Она считает, что рождение ребенка закабаляет женщину, привязывает ее к домашнему очагу и это оскорбительно. Кристине нужен успех, она не собирается заниматься хозяйством.
– Ну так уговори ее! Белое платье, Мендельсон, медовый месяц в Венеции… Может сработать.
– Я соврал насчет своего возраста.
Услышав подобное признание, любая женщина обняла бы Мориса, утешила его, посмеялась и простила, однако реакцию Кристины никто не взялся бы предсказать.
Морис принадлежал к племени неисправимых бабников, волокит, трепачей, любителей сентиментальных историй. Некоторые ловеласы носят каблуки, другие – пиджаки с подкладными плечами, третьи зачесывают волосы с затылка на лысину или красят их в жгуче-черный цвет, Морис был завзятым вралем и мог этак небрежно (псевдонебрежно!) дать понять собеседнику, что он – тайный внук Рокфеллера (боже, какой у него трудный характер!), летчик-испытатель нового французского реактивного самолета (но об этом не следует распространяться, вы же понимаете!) или секретный агент на отдыхе (инкогнито, но вам я доверяю).
– Значит, тебе двадцать три? Невероятно! Ты и меня провел, – признался Йозеф.
– Я выгляжу намного старше, и для дела это неоценимое преимущество.
– Женщины – странные существа. Если переспишь с другой, она подумает: такова жизнь, все мужчины мерзавцы, придется смириться. Но вранья про возраст она тебе никогда не простит.
Из заводской кирпичной трубы поднимался белый дым. Пьянящий запах апельсинов обволакивал людей – их было четыреста или пятьсот, – собравшихся в бывшей промышленной зоне на бульваре Тьера. Морис и Йозеф пришли с приятелями, и сейчас те пытались убедить их, что «Амер Пикон» [51] помогает лечить малярию.
51
«Амер Пикон» – французская горькая настойка (биттер) с ароматом апельсина. Вырабатывается из апельсинов, горечавки, хинина и специй.
Установленный факт.
Поначалу французская армия заказывала значительное количество этого аперитива для лечения военнослужащих. Скептицизм Йозефа поражал его товарищей: только иностранец может быть таким недоверчивым.
– Лет сто или двести назад было отмечено благотворное действие сверхдозы хинной настойки, – сказал Йозеф. – Сегодня для достижения результата пришлось бы выпить сотни литров. Цирроз убил бы тебя прежде малярии.
Продолжить он не успел – толпа двинулась вперед, и они оказались в помещении заброшенного склада.
Театральный антураж отсутствовал напрочь. Не было ни афиши, ни билетной кассы, ни билетов, ни билетерши. Даже кресел, да что там – стульев и тех не было.
Зрители стояли плечом к плечу, входящие теснили переминающуюся на месте толпу. Мориса и Йозефа отнесло к столбу, еще полчаса публика старалась угнездиться в импровизированном «зале», потом двери закрыли, свет погас и установилась тишина.
Фонари рампы высветили служившее сценой возвышение без занавеса.
Навязчивый апельсиновый аромат заглушал запах табачного дыма – многие курили.
Беспросветная темнота.
Крики, стрельба, визг.
«Начало неудачное, театр любительский», – сделал первый вывод Йозеф.
Тусклый свет от свисающей со шнура лампочки падает на сцену. Крики становятся громче.
Йозеф вздохнул, спросил себя, сколько времени продлится спектакль в этом странном месте, и отреченно подумал: видимо, долго.
Грохот сапог, подобный кончерто аллегро или кавалерийской атаке.
По спине Йозефа пробежала дрожь. Его внимание привлекли трое мужчин и женщина в немецкой форме. Офицер, солдаты. На сцене не было ни декораций, ни мебели, лучи прожекторов светили на голую стену, создавая иллюзию кабинета, камеры, разгрузочной платформы с блоками и тросами, напоминающей пыточную комнату, ниши в стене.