Удивительное путешествие Гертона Айронкестля
Шрифт:
– Они пустят стрелы в тех, кто захочет приблизиться к ним, - сказал он.
– Все-таки я попытаюсь, господин, когда рассветет.
Звезды продолжали ярко гореть, но заря была уже близка; она должна была быть короткой. Солнце покажется быстро после того, как забрезжит первый рассеянный свет.
– Я не хочу, чтобы ты подвергал свою жизнь опасности, сказал Айронкестль.
Слегка ироническая улыбка скривила фиолетовые губы.
– Курам не подвергнет себя опасности. И он прибавил наивно:
– Курам не любит умирать.
Гертон
"Мне бы надо не один захватить с собой!" - подумал он.
Затем он глянул на пейзаж: озеро, в котором искривились звезды, степь, кустарник, в отдалении лес. Это был час покоя. Коварная природа обещала счастье и, вдыхая бархатистый воздух, Гертон почувствовал страшное биение сердца. Он повернулся к Южному Кресту и стал молиться:
О lorn Good of my salvat'on, I have cried day and night before thee...'
1 Боже спасения моего, день и ночь взывал я к тебе.., (англ.) (Прим. переводчика).
Отчаяние его сменилось надеждой, вера - удрученностью. Лихорадка сверкала в впалых глазах. Пылкое раскаяние продолжало терзать сердце.
Тропическая заря появилась и мгновенно пронеслась. На минуту алая полоска разделила свет, но над водами озера уже вставало солнце, медное и кровавое.
– Позвать их теперь?
– спросил подошедший Курам.
– Позови.
Курам взял старинную флейту, вырезанную из ствола молодого папируса, вроде тех, которые в ходу у некоторых народностей Великих Сильвасов. Она давала приятный однообразный звук, слышимый на большое расстояние...
Затем, сделав знак Гумре следовать за собой, он вышел из лагеря в промежуток между двумя кострами.
Они прошли шагов двести по саванне и остановились. Никто не мог приблизиться на расстояние полета копья так, чтоб они не заметили его. Курам вынул свою флейту, и стал играть на ней монотонно и заунывно, затем закричал громким голосом:
– Люди этого лагеря хотят заключить союз со своими скрывающимися братьями. Пусть те покажутся, как показываемся мы!
Говоря таким образом, он не надеялся, что его поймут люди, говорившие на неведомом языке, но подобно бесчисленным поколениям дикарей и людей просвещенных, он верил в добродетель глагола и приписывал ему силу заклинающую, повелевающую и созидающую свет. Кустарник и саванна не выказывали ни малейшего следа присутствия человека. Быстро промчался какой-то зверь, утренние птицы славили созидающий свет...
– Отчего же вы не отвечаете?
– вопил Курам.
– Мы хорошо знаем, что ваши воины осаждают лагерь. Гумра. С орлиными глазами видел вас со стороны Семи Звезд и в стороне, где садится солнце.
Ответа все не было, но в глубине кустарника поднялся какой-то шум. Гумра, обладавший таким же тонким слухом, как зрением, сказал:
– Я думаю, мудрый вождь, что идут другие воины... Тогда Курам, охваченный беспокойством и гневом, закричал тоном угрозы:
– Пусть прячущиеся люди не очень полагаются на то, что их много. У белых людей есть оружие, такое страшное, как землетрясение или пожар, пожирающий лес!
Слова его сопровождались мимикой; но вдруг поняв свою неосторожность, он продолжал кротко:
– Мы пришли не как враги. Если ваши вожди захотят вступить в союз, вы будете желанными гостями в нашем лагере!
Внезапно один черный вскочил с ревом, подобным реву буйволов. В одной руке он держал стрелу, в другой дубину. Сила жила в его груди, челюсти его выдавались, как у волка; желтые глаза блестели пылом, мужеством, алчностью.
Он выкрикивал незнакомые слова, но жесты его выражали, что он хочет быть победителем и господином.
– Люди лагеря непобедимы!
– отвечал Курам словами и знаками.
Уамма, Голубой Орел, стал высокомерно смеяться. Он испустил два повелительных клика, и воины Гура-Занка воспрянули в кустарниках, папоротниках и в высокой траве. Все это были сильные, мужественные молодцы; они окружили лагерь. Хагун, Человек с Рогом, затрубил к восходящему солнцу. Сыновья Звезды страшно заревели, все они были вооружены дубинами и стрелами.
Тогда Уамма сказал словами и жестами:
– Сыны Звезды имеют по десяти воинов на одного вашего. Мы возьмем лагерь со всеми животными и всеми сокровищами. А людей съедим!
Курам, поняв, что черный военачальник хочет войны, распростер руки, вытянул их перед собой, затем показал на землю и согнулся:
– Люди леса умрут, как насекомые, рои которых носятся вечером над водами озера...
Зычный голос Голубого Орла перемежался с рогом Хагуна. Тем временем Гура-Занка построились в колонны: их было четыре, каждая около пятидесяти человек.
Курам сделал последнюю попытку. Его голос и жесты одновременно заявили:
– Еще есть время заключить союз!
Но Голубой Орел, видя построенные к битве колонны, горячо почувствовал свою мощь и дал сигнал к наступленью...
Лагерь был готов принять его. На холме Айронкестль и один негр управляли пулеметом. Сидней проверял слоновье ружье. Филипп и сэр Джордж охраняли бивак с юга и запада. Остальные хозяева лагеря, готовые дать залп по первому сигналу, образовывали длинную кривую.
– Вождя не убивать!
– крикнул Айронкестль, так как он надеялся после битвы заключить с ним союз.
Рог завыл, и Гура-Занка рассыпались по озеру; Курам отступил и двести свирепых дикарей ринулись к лагерю.
– Огонь!
– приказал Айронкестль.
Пулемет, поворачиваясь, сеял пули так густо, что казалось, что это струя жидкости. Слоновье ружье грохотало подобно грому. Сэр Джордж и Филипп методически прицеливались, поддерживаемые огнем стрелков.
Результат был ужасный. Прежде, чем авангард Гура-Занка прошел половину расстояния, отделяющего их от лагеря, более шести десятков воинов уже лежали на земле. Пулемет разил их цепью; слоновье ружье разбрасывало снопы крови, тела, костей и внутренностей, каждый выстрел Филиппа или сэра Джорджа укладывал на месте по человеку.