Удивительное путешествие Полисены Пороселло
Шрифт:
И когда они думали об этом, то смотрели на Полисену с большим уважением.
– Неужели тебе не жалко было оказываться от короны? Тебе правда хотелось вернуться к нам домой? – часто спрашивала ее Петронилла.
Но Полисена не чувствовала никакой ностальгии ни по королевскому дворцу, ни по бродячей жизни вместе со зверями. Ее место было здесь, в Камнелуне, ее дом – дом Доброттини, и она больше никогда не уйдет отсюда.
Эпилог
– Вот увидите, на Пасху Лукреция приедет! – уверенно твердила Ипполита. И в самом деле, в первую неделю апреля один бродячий торговец ленточками и гребешками явился в дом Доброттини за обещанным вознаграждением. Он сообщил, что не только встретил труппу Рамузио в одной из деревень неподалеку от Болотиса и видел их представление, но и поговорил с Лукрецией и рассказал ей о том, как друзья из Камнелуна ищут ее по городам и весям. И Лукреция попросила передать, что ждать ее придется недолго, потому что она не так давно вернулась к своим весенним гастролям и, стало быть, по обычной программе, собирается приехать в Камнелун в Вербное воскресенье.
– Скажите им, чтобы не беспокоились, все в порядке, хотя есть и кое-какие новости, и что мне не терпится поскорей обнять своих подруг.
Лукреция вручила торговцу письмо Полисене. Оно было очень толстым.
– И вторая девочка, та, что ходит на ходулях, подписалась, – закончил торговец, выкладывая на стол большой конверт.
«Вторая девочка?» – задумалась Полисена. Она почувствовала легкий укол ревности оттого, что Лукреция так быстро нашла ей замену. Но, с другой стороны, почему бы и нет? Она объяснила еще в тот день, когда они встретились в лесу: нельзя бродить по свету в одиночку, со зверями. Ей не обойтись без еще одного актера-человека.
Пока отец вручал торговцу обещанное вознаграждение, Полисена отошла к окну и начала читать, заинтересованная больше всего намеком на «кое-какие новости». Но не могла даже предположить, какой сюрприз преподнесет ей это письмо.
Дорогая Полисена!
Знала бы ты, сколько всего мне надо тебе рассказать! Начну с того, что мое настоящее имя – не Лукреция Рамузио, а зовут меня по-другому, и когда ты прочтешь как, то разинешь рот от удивления.
Дело в том, что я вовсе не сирота, как думала всего лишь несколько месяцев назад, а мои родители вовсе не бедные крестьяне, могилу которых мы навещали на кладбище в Болотисе.
Все это я обнаружила совершенно случайно спустя два дня после моего «побега» из Камнелуна. Извини, что я ушла втихаря, не попрощавшись, и передай мои извинения также моей подруге Ипполите. Но тогда
Как ты знаешь, у меня оставалось несколько Изабеллиных монет, и, чтобы не мучить животных, я заплатила извозчику, который должен был отвезти нас к Туманной Скале. По дороге, как это часто случается, мы с ним разговорились, и когда извозчик услышал, что меня зовут Рамузио и родилась я в Болотисе, то воскликнул:
– Послушай, дорогая, ты случайно не приемная дочь моего бедного кузена Эгберта?
– Да, моего отца звали Эгбертом, – говорю я, – а мою мать – Терезой. Но они меня не удочеряли, я им родная дочь!
– Тот, кто тебе это рассказал, знать не знает о случившемся, – хмыкнул извозчик. – Единственная родная дочь Эгберта, малютка, которую окрестили именем Лукреция Мария Элеонора Адалинда, умерла семимесячной, задохнувшись в подушке колыбели.
– Да нет, вы ошиблись, – говорю я. – Я и есть Лукреция Мария Элеонора Адалинда. И, как видите, я вовсе не умерла. Напротив, я выжила единственная из всех обитателей деревни. Это даже священник отметил в приходской книге.
– Наверное, священник имел в виду вторую, приемную, девочку, – настаивал извозчик. – Маленькая Лукреция Рамузио умерла, и ее похоронили. Если ты будешь в Болотисе, то найдешь ее могилу возле родительской.
Помнишь, Полисена, могилу, на которой было написано мое имя, и мы подумали, что так звали мою бабушку? Мы не разобрали даты. Она не была такой уж давней. Сделана она была всего лишь за три года до смерти Терезы и Эгберта Рамузио. За месяц до моего появления.
Я не хотела верить, но извозчик привез меня в Болотис, чтобы я сама во всем убедилась. (Разумеется, после всей этой истории мы уже не поехали к Туманной Скале, а отправились на поиски моих корней.) Он также обратил мое внимание на то, что в приходской книге было написано не «дочь», а «девочка» супругов Рамузио, которые опекали меня, но не удочерили по закону.
В общем, все было более менее так же, как с твоими родителями. Примерно месяц спустя после смерти их единственной дочери кто-то отдал им девочку-подкидыша, которую они назвали именем покойной дочки.
Разумеется, мне стало любопытно – а вдруг моя история похожа на твою? Но ведь первая Лукреция не исчезла без следа, как первая Полисена. Она умерла в своей колыбели, на глазах у матери. В этом нет никаких сомнений. Порывшись еще в приходской книге, которую мы тогда просмотрели в спешке, я сама обнаружила запись о ее смерти. Мало того, могильщик, предавший ее земле и высекший имя на надгробном камне, Евгений Бальзок, был дальним родственником ее родителей, который спасся от чумы и мог все это подтвердить.
Никто как ты меня не поймет, если скажу, что узнав, что я найденыш, я тут же начала фантазировать на тему своих родителей.
– На мне были какие-нибудь отличительные знаки? – спросила я у извозчика, вспоминая твою шкатулку, рыбку и все остальное.
– Понятия не имею, – ответил тот. – Я даже не знаю, где они тебя нашли – на обочине дороги или на пороге монастыря. Надо бы поинтересоваться у того, кто принес тебя в дом Рамузио.
Я боялась, что этот человек умер, как и все обитатели Болотиса. А оказалось, что это был знаешь кто? Единственный оставшийся в живых, Евгений Бальзок – могильщик, похоронивший когда-то Лукрецию номер один.
Разумеется, я не успокоилась, пока извозчик не проводил меня к этому Евгению, который жил в деревне между Болотисом и Особесом.
Евгений – старый чудак, он живет один и ни с кем не общается. Выходя из дома, он осматривается в панике, будто кого-то или чего-то боится. Несмотря на это, в деревне его все любят, хоть и считают чокнутым.
Когда извозчик объяснил ему, кто я такая, Евгений, задрожав, принялся рыдать. Потом пролепетал:
– Невозможно! Не верю, докажите мне.
А ведь это я явилась требовать от него доказательств!
К счастью, в этот момент я вспомнила о медальоне. Я всю жизнь была уверена, что на нем изображены Тереза и Эгберт Рамузио. Но, по-видимому, ошибалась. Он благополучно висел на шее вместе с другими подвесками. Я показала его Евгению, который сразу же его узнал.
– Но оправа была из золота и рубинов! – воскликнул он. – Кто-то сменил ее. А вот миниатюры – те же самые, что были у тебя на шее, когда я, услышав плач, вытащил гвозди из гробика…
Ты поняла, Полисена? Догадываешься, о чем речь?
– Я уехал на заработки в Маломир, – продолжал рассказывать Евгений, – так как эпидемия при дворе сулила неплохие деньги. Ежедневно хоронили по семь-восемь человек, и мы, могильщики, неустанно трудились. Однажды королевский педиатр послал за мной и передал мне закрытый гробик.
– Я слышал, ты откуда-то из Болотиса, – сказал он. – Этот маленький покойник – сын бельевщицы, умершей неделю назад, а она как раз из тех краев. Последней волей бедной матери было то, что если ее ребенок тоже умрет, чтобы его похоронили в родном краю.
Он дал мне денег и велел закопать маленький гроб на кладбище в Болотисе. Вы, небось, думаете, что я должен был догадаться – в этой просьбе что-то нечисто. Доктор даже не назвал имени бельевщицы, да и я не знал ни одной землячки, которая бы уехала работать в королевские гладильни. Но в те дни во дворце царила такая суматоха, что самые странные вещи казались абсолютно нормальными.
Я сел на коня, привязал гроб к седлу и тронулся в путь. К ночи я отъехал далеко от города, как вдруг услышал звуки, от которых кровь застыла в жилах: из маленького деревянного гроба послышался плач покойника. Он был слабым и тихим, как будто плакал бледный призрак.
Я мгновенно снял гроб с седла и при помощи ножа вырвал гвозди из крышки. И как раз вовремя, так как малыш, еще живой, мог задохнуться! Я поднял его, обхватил руками, энергично хлопнул по спине, и он закричал, позволяя войти в легкие чистому воздуху. Я растер ему заледеневшие ручонки и дал попить воды из фляжки, прикрепленной к седлу.
Ребенок был слишком хорошо одет для сына прислуги. Его платьице было из розовой парчи с маленькими жемчужинами. На шее у него висел золотой медальон в оправе из рубинов.
Представляешь, Полисена, в каком шоке я была от этих слов! Я уже начала кое о чем догадываться, когда Евгений говорил о странном поручении придворного педиатра. Но это могло быть обычным совпадением. Но когда речь зашла об одежке, расшитой жемчужинками… Можешь в такое поверить? Оно было всегда при мне, все эти годы, и я одевала в него Казильду каждый раз, как ставила салонную сценку… Старый мерзавец Жиральди, наверное, оторвал жемчужины на продажу, когда я была маленькая, а медальон обменял на латунный. Не знаю, в каком таком порыве щедрости он оставил мне миниатюры – настоящие портреты моих родителей в молодости. Но это были не Рамузио, а король с королевой.
Словом, на этом месте рассказа я уже в точности знала, кто я такая. Да, Полисена, в это трудно поверить. Но твоя подружка Лукреция никакая не дочь покойных крестьян и даже не найденыш, а самая что ни на есть принцесса, наследница престола, настоящая Изабелла, единственная родная дочь покойного короля Медарда и королевы!
Кстати, я не младше вас с Изабеллой, как мы всегда думали. Я ваша ровесница. Когда Жиральди прочел запись в приходской книге Болотиса, там уже было пятно, помнишь? Из-за него невозможно было прочесть дату, а сам он так плохо разбирался в детях, что дал мне всего два года, в то время как на самом деле мне стукнуло четыре.
А потом он так скудно меня кормил, что я плохо росла. Вот почему я достаю тебе только до уха, хотя мне двенадцать лет, как и тебе.
Но вернемся к моей «смерти» в Маломире, когда я была в пеленках.
Судя по всему, впавший в панику доктор ошибся диагнозом. Наверное, у меня был обморок или упадок сил. А он, бедняга, испугался, что я умерла и мой отец казнит его, поэтому поспешил убрать с глаз долой «труп», чтобы положить в колыбель в форме аиста тебя.
К счастью, крышка гроба пропускала немного воздуха. Поэтому я не умерла от удушья, и меня смог расслышать добряк Евгений Бальзок.
Евгений не понял, что спас жизнь самой принцессе. (Более того, он узнал, что я девочка, позже, уже отдав меня супругам Рамузио.) Однако он догадался, что за ложью педиатра скрывалась интрига, которая могла стать опасной. Он не хотел во что-либо вмешиваться и, вместо того чтобы вернуть меня во дворец, продолжил свой путь в Болотис. А доктору сообщил, что похоронил гроб в деревне, и это не было неправдой, так как он все же похоронил гроб, правда, пустой. А меня отдал семье Рамузио, которая меня выходила – ведь я была тяжело больна. Забота моей доброй приемной матушки смогла сделать то, чего не удалось лекарской науке. Я выздоровела, и Рамузио воспитали меня как свою дочь, назвав Лукрецией в честь покойной девочки. Надо сказать, мне очень нравится это имя, несмотря на то, что такого не было во всей династии Пичиллони.
Тереза Рамузио сохранила медальон, что был у меня на шее, а также припрятала среди своих вещей розовое платьице с жемчужинами.
Продолжение этой истории тебе уже известно. Мне было всего лишь четыре года, когда вспыхнула эпидемия чумы и мои приемные родители умерли, так и не рассказав ничего о моем прошлом. Жиральди забрал меня к себе и отобрал те немногие вещи, которые мне принадлежали. Но я думаю, что он считал меня крестьянской дочерью, потому что догадайся он о чем-нибудь, то по своей жадности не упустил бы возможности как-нибудь это использовать.
А потом Жиральди умер, и я встретила тебя. И шагая по следам ТВОИХ корней, я прибыла в Маломир и во дворец, видела свою мать, хотя издалека и совсем недолго. Помнишь, как нам обеим ее лицо показалось знакомым? А ты считала себя единственной, кто мог ее узнать, и рассердилась.
Ты была права – я не могла помнить лица королевы. Ведь я его почти никогда не видела, разве что в момент своего рождения. Но такие воспоминания обычно бывают очень размытыми. А ощущение, что мы его где-то видели, было оттого, что обе мы внимательно рассматривали ее портрет на миниатюре из медальона. А потом она уехала из дворца, и у нас больше не было повода поразмышлять об этом сходстве.
Я догадываюсь, Полисена, как сейчас ты сгораешь от нетерпения и спрашиваешь: «Если Лукреция и в самом деле принцесса этой страны, то почему она не открылась? Почему она дает представление на площади в Мостолуге? И где она пропадала целую зиму?»
Потерпи немного, дорогая, и получишь на все ответ.
Когда Евгений Бальзок окончил свое повествование, я поблагодарила и сказала, что его рассказ мне очень помог. Но не известила его о том, что мне уже известна предыдущая часть истории, которую рассказал сам королевский педиатр. И тем более не пустилась в откровения по поводу моих собственных открытий. Попрощавшись с Евгением, мы с извозчиком отправились в Лугаль. Я поручила одному конюху из города позаботиться о животных, а сама, чтобы не вызывать подозрений, добралась до Маломира дилижансом, в одиночку, одетая и причесанная как дочь аристократов. Я выглядела так прилично и элегантно, что никто из знакомых не смог бы меня узнать.
Королева возвратилась в город. (Я еще не привыкла называть ее матерью, хотя и счастлива, что теперь не сирота. Я не могу, как ты, бросаться на шею и кричать «Мамочка!» или «Папочка!» первому встречному. Но думаю, что потихоньку научусь ее любить, хотя бы потому, что она, как увидишь в дальнейшем, поступила со мной великодушно и заслужила все мое уважение.)
Не буду рассыпаться в подробностях о том, как мне удалось проникнуть в ее покои. Я подождала, пока она останется одна, показала медальон и рассказала о том, кто я такая и какие интриги меня с ней разлучили.
Тебе покажется странным, и на моем месте ты бы сильно обиделась, но королева не принялась прыгать от радости и кричать: «Дочка! Наконец-то я тебя нашла!»
Да, в общем, это и понятно. Все эти годы она даже не подозревала, что меня с ней нет и что Изабелла ей не родная дочь. Она очень любит Изабеллу и очень переживала, что мое появление как-то ей навредит. И лишь когда я сказала, что тоже очень люблю Изабеллу и совершенно не намереваюсь причинять ей боль, она обняла
Потом по ее просьбе я три или четыре раза повторила всю историю подмены новорожденных. Она казалось ей слишком запутанной, и ей было невдомек, откуда взялась еще и третья девочка, не имеющая никакого отношения к роду Пичиллони.
– Бедный Медард! Бедный мой муж! – вздыхала она. – Как хорошо, что он ничего не заметил. Он тоже так любил Изабеллу… К счастью, он умер, так и не узнав, какой негодяй его брат Уджеро.
Да, в этом наши мысли совпадали: что Изабелла не виновата в интригах, благодаря которым занимает вместо меня трон, а правитель виновен в государственной измене, попытке убийства, а также оскорблении Величества. И за это должен понести наказание, иначе во всем королевстве не будет справедливости.
Но мы предпочли не заявлять о нем в суд и не говорить ничего на Совете дворян и министров. Королева, моя мама, позвала его и заявила, что обман раскрыт.
– Неправда, – начал протестовать этот мерзавец. – У вас нет никаких доказательств. Никаких улик против меня.
Тогда королева сняла с головы все украшения, распустила волосы, смыла пудру и макияж и встала вплотную ко мне. Если не обращать внимания на возраст, мы походили друг на дружку как две капли воды.
(Ты наверняка спросишь, как это – когда мы находились во дворце в качестве пажей Изабеллы, никто не заметил сходства. Дело в том, что, во-первых, королева никогда не ходит с ненакрашенным лицом и распущенными волосами, во-вторых, паж – существо настолько незначительное, что никто не будет его особо рассматривать. Возможно, меня смог бы узнать старый доктор. Но не забывай, что встреча наша произошла в темной камере, а когда мы вышли на улицу, была уже ночь.)
Перед таким неопровержимым доказательством, а также узнав, что доктор жив и на свободе, а мы знаем его адрес и можем позвать в качестве свидетеля, правитель сильно перетрусил. Он упал на колени и стал умолять о помиловании, не для себя, а для Изабеллы, которая не заслужила наказания за чужое преступление.
– Хорошо, – сказала моя мать, – если Лукреция согласна, мы скроем ото всех ваш обман. И от вашей дочери, которую нужно уберечь от страданий и от позора из-за собственного отца. Мы расскажем, что новорожденных по ошибке и совершенно без задней мысли подменила одна из кормилиц. То, что обе несчастные умерли во время эпидемии, дает нам два преимущества. Первое – они не смогут ничего опровергнуть. Второе – люди без труда поверят, что бедная женщина в жару и бреду положила свою маленькую подопечную не в ту колыбель, а другая, точно так же измученная болезнью, этого не заметила.
Таким образом, Лукреция сможет занять надлежащее ей место, не нанося вреда Изабелле. Напротив, как первая кузина наследницы престола, она сможет остаться с нами во дворце и пользоваться всеми привилегиями, подобающими принцессе из рода Пичиллони.
Кроме того, ее присутствие возле моей дочери будет очень полезным, потому что Лукреция – не по своей вине, конечно, – немного дикарка и нуждается в ком-нибудь, кто научил бы ее придворному этикету. Хоть я ее и недолго знаю, но у меня сложилось впечатление, что вряд ли она внемлет советам эрцгерцогини Теодоры, в то время как личный пример хорошо воспитанной ровесницы, Изабеллы, будет для нее бесценным.
Что касается вас, граф Уджеро, то не думайте, что ваши преступления останутся безнаказанными. Вы сегодня же созовете Совет дворян и министров и объявите им о возвращении на трон настоящей принцессы. После чего объясните, что это событие неожиданно вызвало у вас непреодолимое желание уйти в монастырь, а значит, вы передаете управление государством мне, а сами немедленно отправляетесь в монастырь строгого режима «Терновый венец».
Правитель не сильно обрадовался такому исходу вещей хотя бы потому, что выбранный матерью монастырь находился вдали от столицы, в пустынном месте с нездоровым климатом, а монахи из этого монастыря вели очень аскетический образ жизни, в молитвах и лишениях, очень похожий на тот, что выбрал для себя Арриго Филипуччи, помнишь? Монахи живут все вместе, но им строжайшим образом запрещено разговаривать друг с другом, а позволено только здороваться при встрече словами: «Брат, помни о смерти». Забавно, правда? Но достаточно вспомнить, на какую жизнь обрекал правитель своих узников в ужасных камерах подземелья. Первое, о чем я попросила свою мать, – это освободить их всех.
– Но среди них есть и убийцы, и опасные преступники! – возразила она.
– Да, – сказала я, – поэтому мы переведем их на ферму, где они будут работать на свежем воздухе и любоваться небом. Так они не только заплатят за свои поступки, но и смогут принести пользу себе и людям.
Иногда я думаю о том, что в жизни принцессы есть и приятные моменты – например, когда наблюдаешь, как другие исполняют твои приказания, даже если считают их глупыми.
Но вернемся к правителю. Моя мама дала ему понять, что у него нет выбора. Или строгий монастырь, или суд с тюрьмой и со всеми неприятными последствиями для Изабеллы.
Он разозлился – ведь за долгие годы привык только командовать – и согласился в точности исполнить все требования.
Можешь себе вообразить, каким потрясением для Изабеллы было то, что она узнала – моя мать пожелала самолично обо всем ей рассказать. Бедняжка! Одним махом узнать, что ее мать на самом деле тетя, а ее дядя, наоборот, – отец. И это еще не самое ужасное – только что обретенный отец назавтра должен был покинуть дворец и сделаться монахом. Она узнала, что ее настоящее имя – Глинда (но мы решили, что будем продолжать называть ее Изабеллой, так же как и меня – Лукрецией) и что все это время она незаконно пользовалась титулом и властью принцессы.
А настоящей принцессой была я, «маленькая вшивая оборванка» – как назвала меня эрцгерцогиня Теодора – способная сделать двойное сальто-мортале через огненный круг, демонстрируя всем свои ноги, но не реверанс перед епископом или посланником.
Надо сказать, Изабелла отреагировала прекрасно. Да ты знаешь, что я с самого начала считала ее доброй и умной девочкой. И моя мама повела себя как надо. Она ей сказала:
– Для меня ты всегда останешься дочкой. И прошу тебя, продолжай считать меня своей матерью. А то, что я теперь люблю Лукрецию, вовсе не означает, что тебя люблю меньше.
И обняла ее.
– Что касается твоего отца, – добавила она, – то можешь навещать его в монастыре всякий раз, как тебе захочется. Если тебе, конечно, захочется.
Изабелла вздохнула с облегчением.
– Я так рада! – воскликнула она. – Теперь мне не нужно выходить замуж за какое-нибудь чучело только из-за того, что у него корона на голове. И не нужно ходить на казни и обедать с эрцгерцогиней Теодорой. Бедная Лукреция! Теперь тебе придется проделывать все неприятные вещи, которые входят в обязанности принцессы!
При этих словах королева растерянно взглянула на меня. Очевидно, она считала, что несмотря на наряд благовоспитанной девочки я слишком неприлично выгляжу для того, чтобы сопровождать Изабеллу.
– Давайте позовем горничных и велим приготовить горячую ванну. А также парикмахера – тебя надо причесать. Изабелла, пока портниха подберет подходящий для твоего нового ранга наряд, не могла бы ты одолжить Лукреции парочку своих платьев? Нужно будет только немножко ушить в талии и подшить подол.
Но я не была согласна с такой программой.
– Госпожа матушка, – сказала я ей как можно более уважительным тоном, – я очень счастлива, что нашла вас, и не собираюсь слагать с себя обязанности, которые лежат на мне ввиду моего происхождения. Но я ни капельки не хочу запираться в клетке придворного этикета. Мне всего лишь двенадцать лет, и пока не исполнится двадцать, этой страной будете управлять вы. Сейчас, думаю, мне будет полезно объехать страну инкогнито и узнать об истинных нуждах моих подданных, об их проблемах и пожеланиях. Считаю, что для королевы, издающей указы, следящей за справедливостью и управляющей государственным хозяйством, это гораздо важнее, чем уметь правильно пользоваться серебряными приборами или изящно наклонять голову. Кроме того, уверяю вас, в нужный момент мне понадобится не больше недели, чтобы научиться разводить ваши церемонии. Не забывайте – я актриса и схватываю на лету любую роль.
– Но ты наследница престола! – ужаснулась моя мать. – Твое присутствие на официальных приемах необходимо! Народ захочет посмотреть на тебя. Вся знать захочет выразить тебе свое почтение…
– Им хватит и вас, госпожа матушка, – ответила я. – Ну разве что… Изабелла ведь привыкла к церемониям. Наденете на нее светлый парик и расскажете всем, что это и есть новая принцесса.
Но Изабелла возразила:
– Я играла эту комедию целых двенадцать лет и даже заболела от скуки. Теперь мне все надоело. Я хочу посмотреть мир. Можно мне с тобой, Лукреция? Возьми меня в свою Труппу! Я наверняка быстро научусь развлекать людей.
– Да это же настоящее неподчинение! – в отчаянии воскликнула королева.
В конце концов она все же уступила. Я же говорю, это умная и щедрая женщина. А я, в свою очередь, согласилась в течение нескольких дней соблюдать приличия и маскироваться в одежду моей кузины, и правитель представил меня дворянам, министрам, придворным и всему населению Маломира. Изабелла всегда была при мне, подсказывая на ухо, как себя вести и что говорить.
Потом правитель передал все дела моей матери и в весьма мрачном настроении отбыл в монастырь. Тогда моя мать созвала Совет и сообщила, что точно так же, как это делают принцы-наследники других королевств, я тоже отправлюсь в долгое познавательное путешествие вместе со своей кузиной.
Разумеется, она не объяснила, о каком путешествии шла речь, и все подумали, что нас будут сопровождать учителя и горничные. Эрцгерцогиня Теодора смертельно обиделась, узнав, что ее не возьмут в свиту. Тогда, чтобы она не докучала моей маме, я предложила отправить ее на длительные духовные упражнения в монастырь Босых Кармелитан.
Перед тем, как покинуть дворец, я наконец-то смогла наказать синьору Кислю, приговорив ее к заключению в новую ферму-тюрьму, где та подметает спальни и встает ни свет ни заря, чтобы подоить коров.
А «Зеленую Сову» я превратила в школу, в которой горничные и посудомойки могут обучаться любым наукам под руководством лучших преподавателей королевства.
Тринадцати пиратам из Туманной Скалы я послала целый ящик очков и слуховых рожков разной силы. Но остальным друзьям, которые мне помогли, я не послала ничего. Во-первых, чтобы не вызвать подозрений, потому что все, конечно же, должны по-прежнему считать меня бедной бродячей актрисой. И потом, я убеждена, что людскую дружбу можно заслужить только добротой, веселым нравом и искренностью, а не подарками.
Мы с Изабеллой пообещали матери писать раз в неделю и навещать ее по меньшей мере раз в четыре месяца. И вот мы оставили дворец, проехали через Лугаль, чтобы забрать животных, и снова начали привычную жизнь бродячих артистов. Ты, наверное, удивляешься – почему я не расширила Труппу, пригласив в нее всех зверей из дворцовой пристройки, помнишь? Пингвинов, жирафов, гигантских черепах и всех остальных – они ведь теперь принадлежали мне.
Да уж, я бы устроила с ними потрясающее представление. Не думай, что мне это не приходило в голову. Но им, экзотическим животным, было ли это по душе? Тебе хватило нескольких часов в тюрьме, чтобы сойти с ума от страданий и злости.
Хоть я и не такая чувствительная, но мне жаль было брать с собой бедняжек, запертых в своих клетках. В то же время, не хотелось оставлять их там, взаперти. Поэтому я приказала отвезти каждого из них в родные края, на свободу.
С моими артистами все по-другому. Обезьяны и медведи родились в неволе и не смогли бы выжить в одиночку. А пес с гусыней – домашние животные. И потом, мы так любим друг друга, что у нас разорвалось бы сердце от разлуки. Что бы с тобой было, если бы у тебя отняли поросенка?
Так что Труппа Жиральди осталась в точности такой, какой была прежде, если не считать Изабеллы. Она выступает под псевдонимом Великанши Хлоринды, так как научилась очень забавному номеру на ходулях. Она также упражняется в кувырках и двойном сальто-мортале, и я не сомневаюсь, что в скором времени и меня переплюнет. Труппе Рамузио не хватает только Людвига-Паука. Но я понимаю, что у тебя нет настоящего призвания к цирковому искусству, ты лишь покорилась обстоятельствам. Ну ладно. У каждого свой выбор.
Я очень скучаю по Белоцветику, поскорей бы его увидеть. Мы приедем в Камнелун в Вербное воскресенье и, если твой отец не возражает, заночуем у вас в кладовых. Смотри, не проболтайся никому о содержании этого письма. Даже своим родителям. Я разрешаю рассказать обо всем только моей подруге Ипполите, но чтобы она держала язык за зубами.
Надеюсь, что, когда мы вырастем, вы будете приезжать ко мне в гости во дворец.
Изабелла также передает тебе привет. Твоя верная подруга