Удивительные приключения Яна Корнела
Шрифт:
Я позавидовал Криштуфеку, который не дожил до этих ужасов, и порадовался тому, что Селим находился со мной, на корабельной службе. Зато Жак все больше и больше огорчал меня. Пиратская жизнь пришлась ему по душе, даже очень по душе…
Глава двенадцатая,
хотя совсем короткая, но рассказывающая о последнем далеком путешествии Яна Корнела из Вест-Индии до самых Молчехвост
Наше
Первую остановку мы сделали только у Коровьего острова. Там пираты встретились с буканьерами и запаслись у них мясом. Тут же они разделили и свою добычу. Пиратам было роздано двести шестьдесят тысяч испанских талеров деньгами, серебром и драгоценностями. Я уже не говорю о сукне, шелке и всякой мелочи, которые были также поделены. При раскладке добычи произошло одно неожиданное происшествие, которое имело еще более неожиданные последствия.
Я называю его происшествием, хотя для меня оно было настоящим несчастьем. Но в той дикой обстановке, в которой мне пришлось находиться, я и сам смотрел на него как на простое происшествие.
Дело было так.
Во время подсчета трофейного оружия, сваленного в общую кучу — я тоже принимал участие в этом, — один из пиратов протянул мне второпях неразряженный пистолет. Не глядя на него, пират нечаянно задел за курок, и пистолет стрельнул мне прямо в бедро. Корабельный лекарь внимательно осмотрел мою рану и установил, что пуля не задела моих костей, но перебила одно сухожилие… Короче, я хромаю до сих пор. Однако мне следовало благодарить свою судьбу за то, что бедро не распухло и не загноилось. Случись это, и тогда прощайте мои ноги или даже сама жизнь! Несчастья, одно за другим, преследовали меня. Я прошел через столько сражений, не получив ни одной раны, а теперь, извольте радоваться — ранение из-за простой небрежности!..
Самое же любопытное было впереди. Как я уже рассказывал вам раньше, возмещение убытков раненым выплачивалось еще до раздела добычи. Теперь, заявил дю Пюи, мне также причитается получить четыреста талеров за раненую левую ногу. Не важно, мол, когда ранили меня, — во время вылазки или при разделе добычи, — ведь не сам же я поранил себя. Действительно, деньги за ранение я получил. Вот каким еще мог быть этот дю Пюи!
Когда были выплачены вознаграждения раненым, корабельным плотникам и лекарю, получили свое и другие пираты. Новичкам, в том числе и мне с Селимом, причиталось по полдоли. Только Жак, хотя он и впервые участвовал в пиратской экспедиции, получил полную долю, — так отметил дю Пюи его особые заслуги. Ей-ей, я не завидовал бедняге в этом.
Потом наша флотилия взяла курс на Эспаньолу.
Моя рана заживала медленно. Мне нечего было и думать, что я скоро встану на ноги.
Однажды вечером — это был как раз последний вечер нашего плавания — к моей койке подсел дю Пюи.
Он спросил меня о моих дальнейших планах. Я не знал, что он имеет в виду и даже не мог сообразить, как ответить ему.
Дю Пюи покачал головой:
— У нас каждый свободен. Кто желает, тот может уйти от нас, когда ему вздумается. Правда, мало кто из понюхавших наше ремесло оставляет его. У тебя, разумеется, совсем иное дело: ты потерял руку, а теперь — нога… Вряд ли она будет ходить,
— Но куда же мне идти? — спросил я его.
Он улыбнулся:
— С деньгами ты можешь идти, куда угодно и делать, что угодно. С ними все возможно. А их у тебя теперь немало.
Хотя этот человек ни капельки не нравился мне и скорее внушал чувство страха, однако, когда бы и что бы он ни сказал, я всегда верил ему. После его слов в моей голове блеснула такая мысль, которая чуть-чуть не подбросила меня к потолку:
— А мог бы я… домой?
— Почему же нет? — совершенно спокойно ответил дю Пюи. — Разумеется, мог бы. — Потом он взглянул на меня, и тут я впервые увидел, как по-человечески засветились его глаза. — Мы пристанем к французскому берегу Эспаньолы. Если хочешь, я прикажу перевезти тебя на Тортугу — туда приходят французские торговые корабли, — и там ты легко договоришься с каким-нибудь капитаном. Заплати ему побольше, — тот ни о чем не будет расспрашивать тебя и довезет до Европы.
Казалось, радость, переполнившая мое сердце, задушит меня. Перед моими глазами открылись широкие дали, и я уже мысленно плыву, причаливаю, бреду, перехожу пешком одну границу за другой, пока… пока, наконец, не пересекаю последнюю — свою!
— Да, твоя нога… — задумался дю Пюи. — Тебе бы следовало дать какого-нибудь провожатого…
Удивительно, этот человек, исключительно безжалостный и жестокий, мог в то же время проявлять заботу о другом!
— Селим тоже хочет домой, — вырвалось у меня. — Я мог бы взять его своим провожатым!
— Негра?.. — удивленно спросил дю Пюи.
— Ну да!..
Я не понял, почему дю Пюи неблагожелательно отнесся к Селиму, пока тот снова не заговорил:
— Он — раб, таких мы не отпускаем…
— Почему?
— Боже мой, ведь он… черный!
Теперь уже я перестал понимать его.
— Но ведь вы дали ему такую же долю добычи…
— Верно, дали… — уже несколько раздраженно продолжал дю Пюи, — таким образом мы поощряем людей. Пока они служат нам, мы не делаем для них никаких исключений. Но из этого вовсе не следует, что негр имеет право на свободу.
Теперь мы говорили на разных языках, и нам вряд ли удалось бы понять друг друга. Но надежда, вспыхнувшая во мне, и тоска по дому целиком овладели мной и придали мне еще больше смелости. Я решил во что бы то ни стало добиваться возвращения домой и, не обращая внимания на ухудшение его настроения, приставал к нему до тех пор, пока не выклянчил у него обещания отпустить Селима со мной, если тот, разумеется, вернет пиратам свою долю добычи.
— Что ж, раз ты такой чудак, — резко оборвал разговор дю Пюи, — то у тебя хватит денег и на то, чтобы купить у нас этого раба.
Последующие события проносились передо мной, словно в горячечном сне, который на многие мили все еще опережал действительность, — так притягивала меня к себе чарующая сила родины.
В самом деле, все произошло так, как обещал дю Пюи. Наступил, наконец, день отплытия, и мы с Селимом, точно важные путешественники, стояли на палубе пузатого французского корабля и с нетерпением ожидали того момента, когда поднимут его якоря.
Дю Пюи не пожелал проститься со мной. По-видимому, ему пришлось не по душе то, что я добился освобождения негра, — точнее, выкупил его, даже не обмолвившись об этом ни словом самому Селиму. Скорее же всего ему не хотелось прощаться с теми, кто уезжал в далекие, родные ему, края, откуда он сбежал когда-то и куда уже никогда больше не вернется. Странный и необычный был этот дю Пюи! Необычный и в то же время такой… косный!