Удивительный Самсон. Рассказано им самим... и не только
Шрифт:
Но как незаметно остаться в цирке? Чувствовал, это будет очень трудно сделать. Тем не менее, раз эта мысль уже пришла мне в голову, я знал, что ничего лучшего сделать нельзя, так что как-то нужно что-нибудь придумать. Я догадывался: наверняка есть много местечек, где можно спрятаться. Но, что бы я ни задумал, это надо делать быстро, так как цирк на глазах пустел.
Итак, с почти созревшим в голове планом, двинулся туда, где стояли большие деревянные ящики, делая вид, что ищу своего отца. (Как же я был рад, что его тут на самом деле не было). Мало кто обращал на меня внимание, и вскоре я добрался до намеченного места. И там. возле этих ящиков, остановился и огляделся.
Приметив, что на меня никто не смотрит, я проскользнул за ящики и сел там, не вполне представляя себе, что делать дальше. Там я и находился, когда внезапно послышались голоса. Они приближались. Заглянув за угол ящика, чтобы рассмотреть, что происходит, я пришёл в ужас, увидев двух цирковых служащих, которые шли с фонарями, проверяя, всё ли в порядке в цирке перед наступлением ночи. Все лампы, скажу я вам, к тому времени погасили, и в цирке стало темно. Если бы меня обнаружили, мне было бы нечего сказать в оправдание. Я взаправду очень боялся. Да, в самом деле, я был напуган, и не думаю, что вы меня осудите за это.
Однако быстро решил, что делать. Спрячусь прямо там, где нахожусь! Укроюсь в одном из этих ящиков, который был открыт и лежал на боку. В него я заполз, закопавшись в сене с опилками. Как раз вовремя, так как скоро увидел отблески качающихся фонариков. Но меня не увидели, так глубоко я запрятался. Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем огни удалились и эти люди ушли. Я по-прежнему не шевелился, на случай если они вернутся: не хотел зря рисковать.
Никто больше не прошёл мимо меня, и вскоре все звуки, не считая тех. что издавали животные, утихли. Только тогда я повернулся, чтобы можно было лежать поудобней, и, смертельно уставший, провалился в сон. Когда проснулся, кругом стояла тишина. Выбрался наружу и огляделся. Не слишком много поначалу я мог разглядеть: было довольно темно. Но как только мои глаза привыкли к мраку, понял, что остался один-одинёшенек в цирке.
Итак, я начал осторожно его исследовать. Мне хотелось есть и пить, потому надеялся, что смогу найти что-нибудь закусить. Увы — не получилось! Но то, что отыскал, доставило мне много радости. Прямо в одном из уголков цирка, за какими-то столами и стульями, я споткнулся об гири силачей. «Очень хорошо, — сказал я себе, — сейчас смогу попробовать свои силы». Но, как ни старался, мне не удалось поднять самую большую штангу на мало-мальски значимую высоту. Она и взаправду весила много, несомненно, не меньше того, что про неё заявляли. Я и раньше этому верил, по правде говоря, но проверить сё тяжесть на себе было гораздо лучше, чем полагаться на чьи-то слова. Как это по-разному ощущается: опробовать тяжесть на себе или просто узнать о ней со слов. Вы согласитесь с этим, я знаю!
К утру животные начали шуметь, потому что они проголодались, так же, как и я, и хотели, чтобы их покормили. Оставаться там дальше означало быть застигнутым теми, кто в любой момент мог прийти к клеткам. Ещё раз огляделся в поисках хоть чего-нибудь съестного — опять неудача! Я стал пробираться вдоль кромки циркового полотна, нащупывая, где шатер был бы не столь туго натянут и его можно приподнять и вылезти наружу. Долго искал напрасно, и даже решил, что никогда не смогу выбраться. Затем нашел место, где канаты не были сильно натянуты, и, осторожно приподняв полотно, выглянул из-под него. Никого поблизости не было видно, так что я выполз и поднялся на ноги, очень довольный вновь оказаться на свободе. Над стоящими вдали холмами только занималась заря.
Минуту-другую я оставался на месте, размышляя, что же делать дальше.
Итак, с тяжёлым сердцем отправился я в путь из Саранска за пятнадцать миль, как вы помните, это я уже говорил, таких долгих теперь миль. Совсем других, чем накануне, когда, сидя в седле, я гнал табун лошадей. Много раз по пути я останавливался, обдумывая, что мне делать и говорить, когда, наконец, прибуду в отцовский дом. Ничего поесть найти не мог, а воровать не хотел. Только вода из чистых ручьев была для меня бесплатна, и этим я был доволен, так как жажда иссушала.
Около полудня я увидел свой дом и остановился. Остановка, однако, означала только короткую отсрочку неизбежного. Так, подбадривая себя, со сбитыми ногами, голодный до обморока, несчастный, доковылял остаток пути до дома, покорившись, но страшась того, что, как я чувствовал, наверняка ждёт меня.
На ватных ногах я приблизился к воротам. Преодолев себя, большим усилием воли, толкнул калитку и решительно подошёл к двери, в которую робко постучался, на что сначала не было ответа.
Тогда я постучался снова, немного громче, но по-прежнему никто не отвечал. Не вполне понимая, отчего там так тихо, постучался ещё раз, гораздо сильнее, чем раньше. До моих ушей донёсся звук шагов, я узнал поступь брата. В следующий миг дверь открылась, и он застыл на пороге, изумлённо глядя на меня.
«Что случилось? — сказал он вместо приветствия. — Где ты был всю ночь? Мы очень волновались, думали, что тебя украла шайка грабителей. Это правда? Живо отвечай, мне не терпится узнать!»
Но я пропустил его слова мимо ушей. Со страхом перешагнув порог, в свою очередь, спросил, где отец. Он отвечал, что тот вернулся в город, где был накануне рынок, чтобы узнать, есть ли у полиции, куда он сообщил прошлой ночью о моем таинственном исчезновении, какие-то новости обо мне. Если бы я держался на обратном пути прямой дороги, то наверняка бы увидел его, или бы меня обнаружил какой-нибудь полицейский. Но я, должен сказать, выбирал для путешествия по возможности лесные участки, так что меня едва ли кто-то заметил.
Выслушав это, я рассказал брату все, что натворил. Услышанное его заинтересовало и взволновало, так как ему тоже нравился цирк, хотя, наверно, не так сильно, как мне. А ещё он очень жалел меня, и он был рад за себя, так как не он «был обут в мои ботинки», как вы выражаетесь в Англии. Он тоже много раз, знаете ли, испытывал на себе гнев отца.
Узнав, куда поехал отец, я решительно настроился тут же оседлать коня и поскакать ему навстречу. Но мать, которая подошла к нам и все слышала, посоветовала не делать этого, говоря, что намного лучше будет мне немедленно пойти работать и выполнять свои обычные обязанности, чтобы к возвращению смягчить отцовский гнев.
Итак, обильно поев и попив, что мне было весьма необходимо, я принялся за обычные работы и направил коня к дому только тогда, когда солнце почти зашло.
Уже затемно вернулся домой, устроил коня на ночлег и приготовился к встрече с надвигающейся бедой. Однако, только выйдя из конюшни и свернув на тропинку; идущую к дому, я увидел приближающегося ко мне отца. Было очевидно, что ему всё рассказали о моей проделке, ибо в руке он держал пастуший кнут. Последний, я знал без пояснений, скоро будет обвиваться вокруг меня.