Удовольствие во всю длину

Басыров Марат

«Свят-свят-свят! – крестится бабка напротив. – Куды ж его, сердешного?»

У меня звонит телефон.

– Да, – говорю я в трубку.

– Ты где?

– Подъезжаю.

Сразу за турникетом меня ждет она, Революция.

– В блинную? – после поцелуя говорит она.

Я пожимаю плечами. Не в ресторан же.

Мы проходим пару кварталов. Вокруг сплошной капитализм. Идем под зонтом – моя Революция и я. Доходим до блинной. Там свободен только один столик.

Революция снимает куртку.

На ней красуется оранжевый свитер – такого же оттенка, как у уборщицы.

– Ганьше я одевалась как светофог, – говорит Революция.

– Ты и сейчас так одеваешься, – отвечаю я.

Мы едим блины и запиваем их чаем. Люди встают и уходят. Уборщица в оранжевой футболке, убирая со столов, косится в нашу сторону.

– Пгавда вкусно? – спрашивает Революция.

– Правда, – отвечаю я.

Когда мы собираемся уходить, Революция порывается убрать посуду, но уборщица вдруг подскакивает к нам и вырывает из ее рук грязные тарелки.

– Хочешь отнять у меня работу? – шипит она, вытаращив глаза. – Попробуй еще раз и пожалеешь!

– Дуга! – только и находит что сказать Революция.

Она шмыгает красивым носиком – ей обидно.

Но спустя мгновение все забывает.

Мы выходим на улицу, дождь так же идет, не переставая. К остановке подъезжает маршрутка, почему-то задом. Мы поднимаемся в салон. Я плачу за проезд, потом сажусь с Революцией сразу за водилой.

Маршрутка трогается с места. Пожилой узбек одной рукой держит руль, в другой у него микрофон. Кажется, сейчас он будет петь. Но нет. Вместо этого водила, глядя в зеркало заднего вида, бубнит несуразное:

– Нол ситмой, нол ситмой, первий я.

– Слушаю, первый, говори, – сквозь шипение и треск доходит ответ.

– Как иехат фпирийот? – выдавливает водила.

– Что? Повтори вопрос, – не понимает невидимый собеседник.

– КАК ИЕХАТ ФПИРИЙОТ?

– Ты там, бляхо, что, долбанулся, первый? – голос раздраженно набирает обороты. – Что значит фпирийот?

– Нол ситмой… нол ситмой… – снова заводит пластинку узбек.

– ДА, БЛИН, Я НОЛЬ СЕДЬМОЙ! ДАЛЬШЕ ШТО?

– Как иехат?.. Куда иехат?.. Э-э-э-э-э…

– ГОВОРИ ТОЛКОМ, ЧЕРТ НЕРУССКИЙ!! ЖОПА НА КОЛЕСАХ!!!

– Задм иеду! Как фпирийот иехат?

Революция, глядя в окно, молчит. Я тоже помалкиваю. Зато справа от нас переговариваются две разукрашенные девицы:

– По радио сказали: Волочкова написала книгу.

– Вау! Не может быть!

– Я те говорю! Называется «Волочкова и бал».

– Нет!

– Не веришь?

– И кто?

– Что кто?

– Ну, кто ее… того?

Темнеет. Когда мы с Революцией проходим мимо торгового центра, нам всучивают бесплатную газетку. «Вестник Единой России».

– Блин! – кривлюсь я, прочитав название.

– Взял, тепегь неси, –

говорит Революция.

– Ну уж нет! – верчу я головой в поисках урны.

– Вот дугачок, – тихо смеется Революция.

Так мы доходим до ее дома. Замираем у парадной.

– А сегодня Валуева избили, – вспоминаю я.

– Зачем? – удивляется она.

Я пожимаю плечами. Наверное, так было нужно.

– Я тебе нгавлюсь? – вдруг спрашивает Революция, глядя на меня своими большими глазами.

Я едва не падаю от такого вопроса. Она еще спрашивает!

– Да я тебя уже двенадцать раундов… тьфу ты… лет люблю, а ты говоришь такое! Вот дура!

– Дуга! Дуга! – Она невысоко подпрыгивает.

Быстрым шагом я иду к метро. Мне нужно успеть на последнюю электричку. На ходу я замечаю, что сжимаю в руке газету. Остановившись под фонарем, разворачиваю «Вестник Единой России». На развороте красуется Николай Валуев. «Голосуй или проиграешь!» – гласят слова под фотографией.

– Свят, свят, свят, – бормочу я, комкая газетенку.

Через двадцать минут я сижу в электричке, которую подали к перрону то ли передом, то ли задом.

Надо бы проснуться, но я боюсь, что это не сон.

Удовольствие во всю длину

– Я писатель, пойми! – Глаза Горидзе наполнились горячей влагой. – Подумать не могу, что исписался! Страшно становится, когда представлю такое. Ни слова больше, ни мысли. Один бред сплошной и мутота! Боль! Это похлеще ада, брат. Ты не знаешь, что такое писательский ад.

Геннадий снова разлил по рюмкам. Они сидели на кухне у Горидзе и пили третий день.

– Я исписался, брат! – повторял Горидзе с тоской. – Мне нужна тема, крохотный образ! Любой, хоть говяненький, пусть неправдоподобный! Я слеплю из него конфетку!

– Что тебе, тем мало? – удивился Геннадий.

Горидзе пьяно помотал башкой.

– Тем много, – сказал он. – Но ни одна уже не трогает меня. Я выдохся. Все, пиздец.

Ему показалось, что Геннадий усмехается. Что он снисходителен к его словам.

– Ты это… – Горидзе погрозил корявым указательным пальцем.

– Может, шлюх вызвоним? – перевел стрелки Геннадий.

Команда приехала через час после звонка. Все шлюхи были какие-то кривые, похожие на первые рассказы Горидзе.

– Не, командир, – сказал Геннадий сопровождающему. – Да такого вообще не бывает.

– Че не бывает? – набычился тот.

– Такого в природе быть не должно, – объяснил Геннадий. – Понимай простые вещи.

Горидзе снова почувствовал укол в сердце.

– Погоди, – сказал он сопровождающему. – Вот эта подойдет.

Он указал на одну из трех.

Когда свита уехала, они снова прошли на кухню.