Уэверли, или шестьдесят лет назад
Шрифт:
В тоне полковника Толбота было столько достоинства, такое сочетание воинской гордости и мужественной скорби, а известие об аресте сэра Эверарда было сообщено с таким волнением, что Эдуард стоял подавленный, пристыженный, убитый перед пленником, который несколько часов назад был обязан ему спасением. Поэтому он нисколько не был огорчен, когда Фергюс прервал их беседу во второй раз:
– Его королевское высочество требует мистера Уэверли к себе. – Полковник Толбот бросил в сторону Уэверли взгляд, полный упрека, не укрывшийся от острого глаза вождя гайлэндцев. – Требует немедленно, – подчеркнул Фергюс с достаточной выразительностью. Уэверли снова обратился к полковнику.
– Мы еще встретимся, – сказал он, – а пока все удобства, которые…
– Мне ничего не нужно, – сказал полковник, – я хочу разделить участь самых скромных из тех храбрецов, которые в этот несчастный день предпочли раны и плен бегству. Я почти готов был поменяться судьбой с одним из павших, только бы быть уверенным, что мои слова произвели на вас надлежащее впечатление.
– Учредить за полковником самый строгий надзор, – сказал Фергюс гайлэндскому офицеру, наблюдавшему за пленниками, – таково особое приказание принца: это пленный исключительной важности.
– Но не лишайте его удобств, на которые дает ему право его звание, – добавил Уэверли.
– Но лишь в той мере, в какой это совместимо со строгим надзором, – повторил Фергюс.
Офицер выразил готовность выполнить оба приказания, и Эдуард последовал за Фергюсом к воротам сада, где Каллюм Бег ждал их с тремя верховыми лошадьми. Обернувшись, он увидел, как целая группа горцев отводила полковника Толбота к месту его заключения; он задержался на пороге и сделал рукой знак Уэверли, как бы подкрепляя то, что сказал.
– Лошадей у нас теперь, – воскликнул Фергюс, – не меньше, чем смородины в лесу. Только иди да собирай. Садись, Узверхи, Каллюм наладит себе стремена, и мы поскачем в Пинки-хаус с такой скоростью, на какую только способны эти ci-devant note 395 драгунские лошади.
Глава 50. Не особенно существенная
– Меня вернул с дороги посланный от принца, – сказал Фергюс Эдуарду, в то время как они скакали из Престона в Пиики-хаус, – но, я полагаю, тебе самому известна ценность такого пленника, как этот высокородный полковник Толбот. Его считают одним из лучших офицеров среди красных мундиров; это ближайший друг и любимец самого курфюрста и этого грозного героя, герцога Камберлендского note 396 , которого отозвали от его триумфов после победы под Фонтенуа, чтобы слопать нас, бедных горцев, живьем. Он не говорил тебе, как звонят колокола в Сент-Джеймсе? Может быть, «Вернись, Уиттингтон « note 397 , как колокола Боу в былые времена?
Note395
бывшие (франц.).
Note396
Герцог Камберлендский, Уильям Огастес (1721-1765) – английский военный деятель, возглавивший коалиционные силы в Нидерландах. В 1745 г. был вызван в Англию и назначен командующим второй армией, отправленной против принца Карла Эдуарда.
Note397
Уиттингтон, Ричард (ум. в 1423 г.) – лорд-мэр Лондона, о котором существует легенда, что в юности, еще будучи бедняком, он хотел уйти из родного города, но его остановил звон колоколов церкви Боу, в котором он различал слова: «Вернись, Уиттингтон, трижды лорд-мэр Лондона». Он вернулся, разбогател и трижды избирался лорд-мэром Лондона.
– Фергюс, – сказал Уэверли, укоризненно взглянув на него.
– Положительно не знаю, что с тобою делать, – отозвался вождь Мак-Иворов.
– На тебя может повлиять каждый встречный. Ты крутишься, как флюгер на ветру. Сегодня мы одержали победу, равной которой не было в истории; поведение твое превозносят до небес; принц желает отблагодарить тебя лично; все красавицы с белыми кокардами передрались из-за тебя, а ты, preux chevalier note 398 , герой сегодняшнего дня, согнулся на своей лошади в три погибели, как какая-нибудь торговка, везущая масло на базар, и вид у тебя самый похоронный!
Note398
доблестный рыцарь (франц.).
– Я огорчен смертью бедного подполковника Гардинера; когда-то он был ко мне очень добр.
– Ну хорошо, погорюй минут пять, а потом развеселись; то, что случилось с ним сегодня, может случиться с нами завтра. Подумаешь! После победы все-таки самая лучшая доля – это смерть в бою. Но это pis-aller note 399 , каждый предпочел бы смерть противника своей собственной.
– Но полковник Толбот сообщил мне, что правительство посадило и отца моего и дядю из-за меня в тюрьму.
Note399
на худой конец (франц.).
– Ничего, мы выставим за них поручителей. Добрый старик Андреа Феррара возьмет это дело на себя. Хотел бы я видеть, как его заставят давать гарантию в Вестминстер-холле!
– Их уже выпустили, по поручительству более мирного свойства.
– Так почему же так подавлен твой благородный дух, Эдуард? Ты думаешь, что министры курфюрста кротки, как голубицы? Разве стали бы они в этот критический момент выпускать на волю своих врагов, если б только имели законное право или не боялись держать их под замком и подвергать наказанию? Будь уверен, что они или не могут предъявить никакого обвинения твоим родственникам, или побаиваются наших друзей, веселых кавалеров доброй старой Англии. Во всяком случае, волноваться за них тебе не стоит; а мы уж придумаем способ сообщить им, что ты в безопасности.
Эдуарда эти доводы не удовлетворили, но заставили замолчать. К этому времени он уже не раз поражался, как мало у Фергюса находилось сочувствия к переживаниям даже тех, кого он любил, если они не соответствовали его собственному минутному настроению, а в особенности если они противоречили тому, что более всего занимало его в данную минуту. Фергюсу не раз приходилось замечать, что он обидел Уэверли, но, увлеченный каким-нибудь новым планом или предприятием, он никогда не отдавал себе полного отчета, насколько глубоким и длительным оказывалось произведенное им неприятное впечатление. Эти небольшие обиды, постепенно наслаиваясь друг на друга, неприметно охладили восторженную привязанность молодого волонтера к его непосредственному начальнику.
Принц принял Уэверли, как всегда, очень милостиво и осыпал его похвалами за проявленное им отменное мужество. Затем он отвел его в сторону и стал расспрашивать про полковника Толбота. Получив все сведения, которые Эдуард в состоянии был дать о нем и о его связях, он сказал:
– Не могу допустить, мистер Уэверли, чтобы этот джентльмен, состоящий в столь близких отношениях с нашим добрым и достойным другом сэром Эверардом Уэверли, а через свою супругу – с домом Блэндвилл, приверженность которого к истинным и лояльным принципам англиканской церкви общеизвестна, в душе не сочувствовал нашему делу, какую бы маску он ни носил, чтобы примениться к обстоятельствам.
– Если судить по тому, что он успел мне высказать сегодня, я вынужден буду коренным образом разойтись во взглядах с вашим королевским высочеством.
– Ну что ж, стоит все же попробовать. Поэтому поручаю полковника Толбота исключительно вам, с правом поступать с ним так, как вы сочтете наиболее целесообразным. Надеюсь, вы найдете возможность узнать, как он действительно относится к восстановлению на королевском престоле моего отца.
– Я убежден, – сказал Уэверли с поклоном, – что, если только полковник Толбот согласится дать честное слово, на него можно будет твердо положиться, но если он откажется, я надеюсь, что ваше королевское высочество возложит на какое-либо иное лицо, а не на племянника его друга обязанность содержать его под стражей.