Уэйк Финнеганов

Джойс Джеймс

Итак (чтоб не бегать за Древесным Ирисом и Лилей О'Ранган) начиная рассуждение о генезисе профессионального прозвища Харолда или Хамфри Чимпдена (мы возвращаемся к вопросу о первопрозваниях прототоптального периода естественно именно в те времена когда энос меловал тряпки) прежде всего раз навсегда отметем теории ранних источников, которые связывают его с такими базисными фигурами, как Глузы, Гравзы, Нортисты и Анкера с Эрикерами (Уховертами) из Сидлзхема, что во Многолюдстве, или объявляют его отпрыском викингов, основавшим округ, и помещают в Эйрике или в Ирике, согласно наиболее аутентичной версии Дамлета, читай Чтения Хофед-бен-Эдара, который излагает это именно таким вот образом. Но нам еще однако передают, как репничавший подобно Цинциннату перестарелый садовоз запасался от яркого света под деревом с покрасневшей от напряжения древесиной потным полднем в субботу под праздник Хаг Чавыча, предвкушая райский отдых от возделыванья корней в саду позади притона, т. е. за зданием старинного морского вертепа, когда шкуроход объявил вслух об изъявлении королевского удовлетворения в намерении задержаться на большой дороге вдоль которой двигался вольный лиз, а за ним — тоже прогулочным шагом — следовала гулящая свора встаниелей. Обо всем забыв, кроме простой вассальной верности этнарху, Хамфри или Харолд не стал седлаться ни же впрягаться, но выполз как был непосредственно (его пропотевший платок в горошек свисал из карманной накидки) спеша на передний двор своего учреждения во шлеме с подпругой, в шарфе от солнца и пледе, плюс две пары — краги и бульдоги, окрашенные в киноварь пылавшей почвой, звеня вращающимися ключами и неся вверху меж воздетых наконечников охотничьей свиты высокий насест, на вершине которого был тщательно укреплен поднятый с земли цветочный горшок. Тут его величество, а он с самой нежной юности был или просто прикидывался весьма проницательным, имея в виду расследовать какая собственно причина привела того к тому, что он выглядел словно дыра в горшке, попросил, замещая одни слова другими, пояснить, не служат ли теперь как

он выразился «патерностер и врачи в серебре» (мормышка с блестящими блеснами) более изощренной приманкой для ловли раков, но простой и честный Харомфрилд отвечал тоном, не допускающим сомнений и близким к бесстрашной наглости: Не, аш личст, я-т к-раз хотел чтп попались ирики (имея в виду уховерток). Наш царственный мореплаватель, булькая и даровито урча опустошавший сосуд на вид с дистиллированною аквой, прервал глоток, сердечно ухмыльнулся из-под моржовых усищ и снисходительно, с тем не чрезмерно гениальным родом юмора, который Уильям Нос уноследовал по линии веретена от двоюродной бабушки Софи вместе с известной короткопалостью, обратился к служителям свиты: Михаелю, владетельному лорду Лейкса и Оффали и юбилейному мэру Дрогхеды Эльхеру (согласно позднейшей версии, приводимой ученым схолархом Погревозом Погремушевым, эти двое распутников были на самом деле Майкл М. Маннинг, протосиндик Уотерфордский и итальянское сиятельство Джубилеи, в обоих случаях они составляли трехмерную религиозную общность, символизируя чистоту учения, обыденные деяния и три-ха-ха в хамлохонной местности, где растут прелестницы падая с лестницы, примечательно досихпоротые): Наш рыжий родственник из Лейкапии — ведь он вовсеуслышание облагованивал подонки могилы святого Уверта, но разве знал он, что у нас для сфер-хнадежности сфер компетенции есть такой комплот из-под ворот что прахоухие вертопрахи попадаются в нем не реже чем уховер-ты! (т. е. эрикеры). С тем-то он и таскался каждое утро ко двору Джом-Пилы. (До сих пор мы слышим джепиджеп живорозовый, деревянный смешок из придорожного куста, который взрастила госпожа Холмпатрик, и по-прежнему ощущается обомшелое молчанье на токующем ткамне: Ив мие у Бурна). Возникает вопрос, таковы ли факты его язычески благородного именования, какими они записаны и освящены в обоих или в каждом из смежных андропавломорфных описаний. Их ли фатумы мы читаем у Сивиллы между «фас» и «нефас»? Нет ли на дороге навоза? И должна ли Нохомия стать нашим тем самым местом? Да и Мулаки ли наш чингрыз хан? Наверное о том мы узнаем нескоро. Пинай же понги, что заложены у тех, кто свободу ищет среди (кум) скиптров и сцентавров. И если ты зпозобен в своем бизонстве, о сын Хохмы', то имей в виду: этот человек — гора, и на склоны ее воздымаются. Так откинем в обе стороны и заблуждение — столь же пунийское, сколь финикийское — что то' был вовсе не король своей особой особой, но его нераззвучные сестры, ночные рассказчицы Шаххериззада и Дуньявзаде, которые позднее, когда распойники оботрали социалианцев, явились в мир в артистическом образе и выведены были на сцену мадам Зудлоу как Роза и Лилия Мискингет в паптамаме, где эти две пипы прыгали в плавных прулях, Милиодор и Голофея. Здесь отметим важное явление: после данной исторической даты все документы, извлеченные из бездн забвения и подписанные Харомфри, носят инициалы X. Ч. И., и так как он долго, вечно и только был добрым малым Чучем Хумфри для всех отощавших от голода бездельников в Лукализоде и Чимберсе, с точки зрения его родни произошел конечно особенно благоприятный поворот в общественном мнении, когда тем буквам было придано значение клички: Хочет Чего Ищет. В этом качестве он всегда самому себе равен и величаво пригоден для всевозможной универсализации, в каждый миг он сюда обыденно подходит, невзирая на враждебное горлопанство, скажем если считать от «Бери орехов чайник!» и «Сними белый войлок!», а затем следуют ослабленные варианты: «Встать с грогом!» и «Назад к берлогам!» и «Блага (бас): из сапога», от славного начала до доброго конца, истинно католическое сочетание, сочетающееся в королевском зале с глянцевым пойлом превыше нижних огней всех рамп на уровне сыромятных быкоходных для единодушного заплодисмента (его жизни дарованья и обрывки их карьер) в честь Г-на Валленштейна Вашингтона Семперкеллиева иммеръюного блужданья в лучшем представлении по особому запросу с любезного дозво-ленья ради благочестивых нужд домодромный живой царских страстей спектакль сыграть стекающий со строк и сроков сотворенья со столетием вместе «Королевский развод», а затем в связи с вознесеньем к высшим вершинам вдохновенья при претенциозных извлечениях из развлечений «Девицы Бо» и «Лили» — вся сорсерия ночных игралищ по громкому указанию из вицесуфролевской будки (в которой будочник — лицо далеко не столь выдающееся, сколь знаменитые своими выкрутасами Маккаби и Гуллен), где надежный Наполеон Н-ный в нашем разыгрываемом на мировой сцене фарсе и удалившийся от дел кекельтскокомедиант в собственном роде, праотец народа того же рода и весь род его близ и вокруг с неизменным широкопростертым платком, охлаждающим шею, загривок и плечи, в гардеробно отделанном фраке без фалд, смокингом титулуемом и вполне с рубашки откинутом, во всяком плетеньи своем далеко выступающей за пределы длин ручек обстиранных грабель и плеч мраморноголовых шкафов, что расселись в оркестре, словно древле в амфитеатре. Таков водевиль: следите за освещеньем. Исполнительский состав: по обещанью, с надеждой. Дамский ярус: оставьте внизу верхнюю одежду. Партер спереди и сзади: только стоячие места. Лица в нетрезвом виде немедленно удаляются.

В этих же литерах прочитываем и более низкий смысл, который скрадывается и скрывается за внешней благопристойностью. Острословы туманно намекали (уколы Мохората ощущаешь утром рановато) что он страдал дурной болезнью. Будь-ка им пусто! Единственный достойный ответ на подобные предположения состоит в утверждении о существовании недолжных заявлений, которым не следует верить и о которых нужно надеяться, что можно добавить: таких заявлений не следует допускать. Его клеветники, принадлежа к несовершенной теплокровной расе и по-видимому полагая, что он и есть тот самый жирный белый землемер, способный на любую и всевозможную гнусность из списка, составленного для очернения семейств Жук и Келликек, поддерживали свою версию поочередными измышлениями, будто его одно время нелепейшим образом обвиняли в причинении беспокойства оруженосцам валлийской охраны в народном парке для гуляний. Ей, ей, ей! Хок, хок, хок — не могу! Фауна и Флор предаются любви на зеленом лугу. Для всякого, кто знал и любил могучего христоподобного уховерта X. Ч. Ирикера с таким прозрачным сознаньем в течение всего его сиятельства вайсфриегального бытия, самое предположение о нем как о похотуне, сующем нос в сельский капкан, звучит особенно абсурдно. Однако истина, бородой у пророка, вынуждает добавить, что говорилось и о таком феномене, как куондам (пфуй! пфуй!) в случае, подразумевающем, интердум полагая, некий куидам (если он не сущестовал, необходимо куониам его выдумать) оу том времени стамбульствуя вокрауга джамбульствуя в стоптанных тапках при темной записи и оставаясь антипично анонимным, но (поименовав его теперь хотя бы Абдаллах Гамеллаксаркский) отметим, что он был, как утверждают, объявлен у Меллона прецедентом для случая охраны порядка гражданским комитетом бдительности, и годы спустя, о чем ибид кричат еще громче, стал он покровителем испускающих трепет, то есть по-видимому таких, как поникший головою пресыщенный шульхан (пфиат! пфиат!) в ожидании ежемесячных возвратов к чопп пах каббакксам аликуби в старом доме для охранников в Роч Хеддоксе, за улицей Хавкинса. Что же это за воронье вранье, что за лживые лужи, полные оскверняющей истину до костей жидкостью! На гомер жратвы кузов колотух. Проще совравши, клевета не смела излить на нашего добрейшего, величайшего и необычайного Югона Эйрикера, уховерта гомогениального, как называет его благорасположенный сочинитель, более смрадного неприличия, нежели это — то, которое произвела на свет вохряная стража, не решившаяся, правда, застенчиво отрицать, что она — чин Тет, чин Тип, чинчин Типпит — успела уже употребить к вечеру свойскую дозу зернистой души и вела себя с обджентльменским иммодусом против пары прелестных служанок в круженьи пустых погодянок поганок, и — как жалобно обе они стенали во стенах суда сюда — дамская природа действовала со всей своей невинностью, самопроизвольно примерно в один и тот же час предъявив их обеих, однако обубликованные конбимации их показаний там, где они не сомнительно прозрачны, носят зримые различия, как между «мять» и «мать» в мялых потропностях, касающейся натуры интимного — о первой попытке в зеленеющем поле, в рогатых кустах, которая была допустимо неосторожна, но в худшем случае и частично выставлена напоказ в таких разжиженных обстоятельствах (садик зеленью заплылся, где сутяга свел герла) как аномальное лето Святого Свистуна, и (о Джесси Розашарон!) вот зрелая оказия, чтобы его сыграть.

И вокруг лужка шла в кружок строфа, и вот она, та совокупность строк, которую составил Хвости. Как говорится. Бойли и Кахилли, Скерретты и Причарды, остихотворенные и распровнизотворенные, мы из ложи вам эту жилую истолпию. Здесь строк последовательность. Одни зовут его Витей, другие зомут его Митей, иные лофут его Линя и Финя, а еще иные именуют Лаг Баг Дан Лоп, Лекс, Лакс, Ган или Гин. Есть кто аптирует его Артуром, есть кто млеет Варфоломлеем, а также Колем, Нолем, Солем, Вилем, Гелем и Вильгельмом, но я его парлирую, как Персс-О'Рейли, а то у него не будет имени вовсе. Вместе. Арра, оставь это для Хвоста; для хвосто'вой трости, оставь для Хвости, ибо он тот, кто творит строфу, дрофу, труху, царицу всех строх. Есть ли у нас? (Иные ха) Весть ли у вас? (Иные ох) Везет ли вам? (Как иным) Несет ли им? (Никаким) Оно несется, оно дымится! Клип, клоп! (Все кла) Кра, краш (Кликкаклаккакласкаклопатцклачабаттакреппикрот-тиграддагхсеммихсаммихнюитхапплюддиаппладдипконпкот!).

Смело. Музыка.

«Баллада о Перссе ОэРейлли»

Вы слыхали про круглого толстого? — Трясся он чище чем хвост его В гоголь-моголь сбивая жильца своего У основы Стеклянной Стены, (Хор) У подножья стены, На исходе весны. Был он некогда первый из главных Ныне ж плюй среди пойл его травных Пусть отправят его для управы В тюрьму на Веселой Горе! (Хор) В тюрьму на горе, Где бы он и помре. Он был па-па-отчим всего, что бы нас ни морочило: Тихий транспорт с кондомами для серой сволочи. Для нездоровых кумыс, да семь пятниц — все вниз, Вольная любовь, реформа духа, (Хор) Реформа духа По форме псюха. Что ж ему не пришлось и не вышло? Я клянусь, о мой милый молочник, Ты как буйный буйвол из Ке'ссиди: Все масло в твоих рогах. (Хор)Мазь на его рогах, Смажь его по рогам! (Повторять): Ура тебе, Хвости, Хвости с тростью, смени рубашонку Гони строфу в труху! Бормочи: Бульба чья! Мы щипали щавель, щетку, щепку, щучий щебет и щенячье счастье Все от поставщика по сопливой части «Усех Проведу Находу» звали его в нашей части Когда Шимпанз сел впервые у кассы (Хор) Как в первом классе Вниз, по Торговой Штрассе. Хорошо ему было в роскошной гостинице Но мы с огоньком разберемся со всеми его гостинцами Скоро Кленси-шериф будет двигать долгую институцию С судебной печатью на дверях под замком, (Хор) Где дверь под замком, Там вор нам знаком. Злая удача вымыла к нашему острову Военный шлюп убойного викинга Будь проклят день, когда плес Еблень Увидал его чернобурый челн (Хор) Чернобурый челн, Что вплыл во щель. Откуда? — взревел Берикуль. — Кукингаэ-пенс, — взвыл ему: — Донне-муа скампита, вик ан випинэфампини я есмь Фингал Мак Оскар Онесин Барджарс Бонифас Токэс мин гаммельхоль норвегикерс моникер Я плыву гаммельхоль как норвегский муде (Хор) Верблюда муде По тихой воде. Подымай выше, Хвости, дьявол! тряси ввысь строку, строфу в труху! Это было когда поливали сады свежей водицей иль подглядел он В обезьяньем отделе, в зверинце (по «Ежедневной Неделе») Но лихой Уховерт-Ирвикер и на деле Вынудил девушку — о-о! (Хор) Отдайте ей девство ee-o! Кто ж взял его-о? Стыдно сеновласому философу Водить себя по ней подобным образом Так-то славно венчает он перечень Нашего допотопного зоо, (Хор) Г-да Бра'ни и Коо. Ноев копчег вечно ноо. Он трясся у монументума Веллинтонуса Наш вертряповый гиппопопотомунус Там какой-то педрила застрял в задней дверце автобуса Расстрелять бы его: ба-бах! (Хор) Дать шесть лет ему, ax! Дыра в штанах. Бедных деток невинных его нам конечно жаль Гляньте все ж на супрягу его подзаконную Как ухватит фря Уховерта пря, Так вся зелень кишит уховертками (Хор) Громадными уховертками Листами трав подпертыми. Сафо'клоуз! Шикеспа'уер! Севдоданто! Ей, Анонимоис! Мы услышим свободно-торговую песнь гэльской братии На собрании масс для дерьмом обложения смелого отпрыска Скандибандии Мы свезем его хоронить на Бычье Кладбище Закопаем вместе с подонками и датчанками (Хор) Глухонемыми датчанками И их останками И ни вся королевская рать, ни вся конница Не воскресят его корпуса Ибо нет заклятья ни в аду, ни в Коннахте (дважды) Чтобы ставить на ноги Каина.

Туп и топ и тупитопопят

Честный шел втроем солдат

Тройка томмиев фузейных

Из стрелков рефузилейных

Ваша первая стребда

Дорогие в доску да

— из теплого теченья обстоятельств, из Голдстрима.

Стражники шатались по (пардонне-лер, же ву ан при, э?) по шоссе Монтгомери. Кто-то из них выказал убеждение в котором каждой из створон

(пардонне!) противоречили всевозможные (жевуанпри, э?) По их словам, она была первая дама, которая остановилка его в ту роковую серду, Лилия Конингамз, предложив пройтись в поля.

Как поставлен, так и стоял бы, невзирая на возраст, а падал бы, так уж с пылом и с жаром! — откровенно заявил рядовой в отставке Пет Мочиссон.

Изыск! Так вот играют противники с соперниками!

Временная из нашего штата с вокзала, которая сейчас в отпуску (ее прикрасил выдающийся подстановщик мусора Ситонс) была проинтерфьирована в прыгнахерской под западающим концом города. Выглядя наверно еще парикрасней в своих развишневых панчтальонах с лямками и поясом от Подлунного и Семизвездного, в кирпичных русти-кальных от Черномуровой Главы меж резвящихся юнцов в его Орле с Ребенком и возносясь превыше покупателей зерна и сена у Черного и Вовсе Черного, г-жа А… Ф… заметила в сторону, наполовину прошепча своему доверенному сосуду и поправляя при этом огромную как колесо телеги шляпку (агат! — теперь мы знаем, что это значит: нырять за наперстком в полное сала корыто): она надеется, что Сид Артар помучит рождейственный протрут из оранлимонированных орхидий с холлегами и др. от Незовизимнего фиатра, так что травожиться не у чем. И далее, хотя смрадно смравнивать с днятождественными подсолмухами, которые зеленожу боговкры для дожделиственных черевей, чарлатин и всех разновидностей климатита, но там было такое расноопрасие — добавила она со многими приветами Махе пранжапанси.

Сливки!

Знаток предыстории, энтихолог, изрек в диктофон: его пропеномен и есть его проперизмомен.

Помойный поповредник по прознанью Семцеркуей нанятый г-дами Эчберн, Сулпитр и Эшриберн, молитвословы, Глинталюк, пред коим проклятый вопрос был поставлен сестринским братством во время легкого завтрака из печенки или блеенки, как угодно, с холодным мясом и жидким трясом — толченым, печеным и в блейн облеченным, отвечал, благодарение Господу, импульсивно: Мы как раз пропагандерировали деело о признании его недействиительности, а что они добыли из егохнего уха в собственном повороте? Со всеми ребятами он лишь цементный кирпич и только!

Не более обычного трезвый водитель дрынзины, который беспечно созерцал поливание струей своего средства, Рыжей Зины, занял твердую позицию. Пока дрын поливал Зину, он изложил нашему перепиз-дателю нижеследующее: Ирикер был всего навсего обычный розоватый реформист в личной жизни, но со всеми правилами народу следовует избрать его в парламент.

Владелец кафетерия (Луиджи, ты его знаешь. Блестящий организатор!) сказал: Мон фуа, отите хомлет, мадам? Орошо, майн хлебер! Но ваши яйца придется разбить самим. Смотрите, как я!

А сам сидит. Умбедимбт!

Потная личность (старше шестидесяти) держась за теннисные кальсоны заявила, что она всё про всё зна, но слухи о бесчестии ползут сквозь стены и не звонят в звонки.

Вот так: после раздутого Браддона изволь слушать этого трезвого пустомелю.

Взгляд официантки железнодорожного буфета (ее звали Плакса Рю) был выражен следующим образом в отношении этих объектов жалостливой обслуги с выпивкой: мужчина и его сифон. Ихим! Поздно свистать, когда Филис уже затек к ней в стойло. Если позадить иго под замок, так выйдет багровый срам, как предлагал ихим этот задомит. Какая разница что там вылетало у него из ревульвеера! При том, что ихим он хиротка и так хкверно болеет. Ихим!

Хорошо сказано, господин барабанщик!

Катя Тырил тобой гордится! — отвечал представитель Б.О.Т. (но весь отдел за это не отвечает!) а дщери Банкописькины проперчали в унитсон: Простибойжеговляшки!

Драяну Люнскому, диспетчхеру на стоянке, задавали вопросы через его громкоговоритель (Баулонабраггат) и получили мгновенную реакцию: Пау! Опять я как дырявый стакан! Я ведь, дери вас, за пещерную охоту и сахарский секс! Эту пару сук лучше бы иметь на привязи, канем! Между ног держи клок! Пау! Будущий мученик хочет поучиться носить наручники, а когда его тут же и припекли, обнаружил несомненный фактот, что последствия длительны! Да, они длятся столько же, сколько когда Ссакья-Моня разыграет вдруг свои манговые фокусы среди сомнительных абсар, которые скрыты под листвою его лицензий, а зависалы всё трепыхаются от мощных болтов внетренья. Драки будут по всему Куксгафену!