Уездный город С***
Шрифт:
— Напротив, складывается весьма занятная картина. — Натан слегка качнул головой и задумчиво потёр подбородок.
Титов, помимо всего прочего вроде личных впечатления от встреч с Горбачом, прекрасно помнил ту характеристику, которую дал старому знакомцу Меджаджев. И вот с ней сегодняшние слова Глухова отлично сочетались. Ведь и Руслан Яхъяевич отмечал заносчивость Горбача-ребёнка, а такие черты характера внезапно не пропадают. А вот спрятаться, уйти вглубь…
— Это всё? Или, может быть, что-нибудь еще припомните? Что он любит, чем увлекается? Или он вообще ни о чём не разговаривал, кроме службы?
— Нет, отчего же. Он увлекается местной историей и генеалогией, — ответил Глухов. — А что любит… Знаете, есть порода людей, которые зависят от вещей. От обычных, повседневных, не тех, о которых вы подумали; от вещей, а не от вещей. Одежда, драгоценности, статуэтки, картины, что угодно. Самый наглядный пример — это страстные коллекционеры. Для них необходимость обладания неким желанным предметом может стать роковой, они какую-нибудь старинную вазу могут оценить дороже человеческих жизней и отдать за обладание ей что угодно.
— Горбач — коллекционер? — озадаченно переспросил поручик.
— В некотором роде. Может, не в утрированной степени, но для него вещи значат по-настоящему много, причём ему куда важнее внешний облик, нежели содержание. Мне он, может, потому так и несимпатичен, не люблю я подобных барахольщиков. А почему вы, собственно, им так интересуетесь? Подозреваете?
— Проверяю, — уклончиво ответил Натан. — Скажите, Горбач ведь дежурит именно здесь? И когда это происходит, насколько часто он остаётся в одиночестве? Мог, например, незаметно отлучиться на некоторое время?
— В ночь всегда остаются двое, вещевик и кто-то из инженеров или слесарей потолковее, — принялся за пояснения Глухов. — Одному нельзя — опасно, мало ли что случится, и сидеть они должны постоянно, разве что на пару минут выскочить по нужде. Но, положа руку на сердце, скажу: отлучиться мог. Во-первых, обычно один из дежурных спит, кукуют по очереди, а во-вторых, цикл работы аппаратуры — чуть больше двух часов, и в промежутке от дежурных ничего особо не требуется, только кое-какие цифры с приборов выписывать. Если повезёт и за это время не произойдёт сбоя, никто ничего и не заметит. А подделать цифры, которые мы выписываем каждые десять минут, при большом опыте ничего не стоит, и проверить их не получится: все показатели пляшут в определённых пределах, это ведь статистика. Но это всё ерунда, он ведь в любом случае не мог незаметно покинуть территорию. Я вам авторитетно заявляю, что дыр в этом заборе нет.
— А вот поэтому у меня есть ещё один вопрос. На заводе есть подвалы?
— Подвалы?! — уточнил Глухов растерянно. — Какие подвалы?
— Старые. Не исключено, что достаточно просторные, хотя возможно и обратное. Хорошая каменная кладка без раствора, арочные своды.
— Представления не имею! — опешил инженер. — Это вам с хозяйственниками надо говорить. Сейчас… Ваня! Вань! — гаркнул он во тьму, откуда в ответ прикатилось эхо.
А через несколько секунд сбоку бесшумно возникла, словно соткавшись из мрака, человеческая фигура. Сыскари от неожиданности дёрнулись, хотя это оказался вполне обыкновенный и совсем не страшный мужчина — крепкий, худощавый, среднего роста, с совершенно типичным лицом.
— Что? — хмуро изрекло явление и потёрло ладонью заспанную физиономию.
— Будь другом, проводи людей к Петровичу. Ну, к Вешкину, в главный корпус.
Распрощались, выдвинулись. Главным оказалось то старое кирпичное здание у самой проходной, а Вешкиным Остапом Петровичем — бойкий и крикливый картавый старичок с бородкой клинышком и лысой головой. Полицию он поначалу вообще пытался выпроводить, но Титов настоял на своём. На выяснение полномочий и споры было впустую потрачено больше часа, но потом поручик всё же добился от Вешкина сотрудничества. И почти не удивился, когда подвал нашёлся.
Здесь он, конечно, не пустовал. Анфилада из четырёх одинаковых просторных залов была заполнена старательно пронумерованными стеллажами, на которых и рядом стояли ящики, бобины, стопки и вязанки всего подряд — болванки, шарики, банки с краской, стальные прутки в промасленной бумаге, штабеля досок и даже поддоны кирпичей. В зал винтом сходил пологий скат, судя по внешнему виду — построенный совсем недавно, по которому сюда попадали мотоплатформы, а под потолком каталась по рельсам кран-балка.
Откуда вообще взялся этот подвал, не знал даже Вешкин: он был уверен, что тот сложили одновременно с корпусом наверху. Спорить с ним и искать тайный проход Натан, конечно, не стал, удовлетворившись видом отлично знакомой кладки.
Алиби орбача рассыпалось подобно карточному домику. Теперь предстояло арестовать вещевика, у которого сегодня был выходной, найти автомобиль, которым пользовались при перевозке трупа, и сообщить об обнаруженной на «Взлёте» лазейке Боброву. Поручик, конечно, не желал бы встречаться с ним лишний раз, но умалчивать о таком открытии было откровенно преступно.
Стыдно, конечно, и недостойно, но Натан никак не мог отделаться от ощущения мелочного злорадства: он ведь с самого начала ругался на Боброва за столь халатное отношение к подземельям, вот и допрыгался, что проворонил выход прямо у себя под носом.
Правда, вскоре после этого вновь закралось подозрение, что не проворонил, а разрешил сознательно. Однако поручик всё постарался убедить себя, что Бобров, конечно, неприятный тип, но вряд ли он стал бы потворствовать подобным развлечениям в своём городе.
О том, что это, кажется, вполне в его духе, и хитрый начальник охранки мог таким образом вытравить из «своего» города чужака — поманить фомору чертежами, подсунуть человека, способного дать их, и в конце спровоцировать, столкнув с самим Титовым, — Натан старался не думать вовсе. Слишком уж всё это ненадёжно, сплошные допущения. Первый труп появился как раз тогда, когда Титов прибыл в С***, а план заговорщиков начал воплощаться и того раньше, и предсказать в тот момент, что у Натана всё сладилось бы с Аэлитой, не мог никто. Даже несмотря на нечеловеческую природу Боброва.