Уездный город С***
Шрифт:
— Любопытно, проще говоря? — усмехнулся староста.
— Не без этого, — не стал спорить поручик.
— Нет, глупости это всё, про тень на плетень, — махнул рукой Рогов, пару секунд подумав. — Ну кому мы мешаем? Несколько десятков человек, в город не лезем, живём своим умом. Ну не попы же бабу утопили, что бы нас изгнать. Это даже мне смешно…
За разговором мужчины дошли до деревеньки. На первый взгляд — ничего примечательного, обыкновенный небольшой хутор. Полтора десятка добротных срубов, на условной центральной площади возилась в песке малышня под присмотром нескольких старух, сидящих рядком в тени на скамейке. Дети постарше, очевидно, находили себе развлечения поинтереснее, а взрослые все занимались делами. Детвора не обратила почти никакого внимания на новое лицо, а вот женщины взбодрились и зашушукались, меряя Титова любопытными взглядами.
Вслед за старостой Натан приблизился к одному из домов, неотличимому от соседних, поднялся на крыльцо. Через сени прошли в горницу — изба как изба. Тканая дорожка на полу, белёная печь, стол с лавками. В красном углу вот только вместо привычных икон, на которые Титов даже поднял руку перекреститься, резные деревяшки идолов. Рука опустилась, сыскарь задумчиво качнул головой.
— Садись, служивый, — кивнул ему хозяин на скамью. — Кваску отведаешь? Добрый квас, сам ставил.
— С удовольствием, — не стал отворачиваться Натан.
Расселись. Помолчали. Квас, разлитый в простые глиняные кружки, и вправду оказался славным — душистый, прохладный, с ягодным привкусом.
— Ты, служивый, если надеялся здесь узнать что — то по делу, то напрасно приехал. А ежели просто взглянуть, как мы живём, да словом перемолвиться — так то всегда пожалуйста, мы гостям рады.
— Так-таки напрасно? — задумчиво протянул поручик.
— Мертвецов своих мы огню предаём, — веско проговорил Данила. — А вода — это жизнь, кровь земли, не дело её покойниками кормить. Даже в докрещенские, старые времена, когда ещё людей в жертву приносили, их топили, то есть совсем, на дно отправляли. В том суть ритуала была, а то какая же это жертва воде, если её на поверхности оставить? Ну что ты так на меня косишься подозрительно? Это, служивый, исторические факты. ристиане вон тоже баб топили почём зря. И жгли. А вроде бы мирная, всепрощающая религия. По делу твоему всего один совет могу дать, да всё равно не послушаешь: оставь, злыдня этого без тебя накажут, а ты только набегаешься.
— Откуда такая уверенность? — удивился Натан.
— Русалки на него сердиты.
— А они-то к нему каким боком? — вопросительно вскинул брови поручик. Он даже почти не удивился повороту разговора: сегодня всё буквально к этому и шло. За время пути ощущение зыбкости мира и лёгкого сумасшествия почти забылось, а вот теперь Рогов о нём напомнил.
— Кто их знает! Мало того что бабы, да еще и не люди, — философски пожал могучими плечами староста.
— Может, они мне его ещё и укажут? Чтобы попусту не бегать, — почти без иронии, только с малой долей усталости уточнил Натан.
— Не дождёшься от них прямоты, — отмахнулся Данила. А потом добавил, поглядывая на Титова с непонятным сочувствием: — Да ты не бери пока в голову и не думай дурного. Я же нехристь, мне положено православного человека с пути сбивать.
— Не убедили, — хмыкнул поручик. — На воинствующего дикаря не тянете. Я бы поставил, что вы из наших, армейских. И, скорее всего, исключительно образованны.
Староста в ответ расхохотался, хлопнув себя ладонями по коленям.
— Ну, хорош, Титов! Добрый сыскарь. Историк я, из Киева родом, университет там кончал, степень магистерскую получал, — весело пояснил он. — И про армейских это ты в точку попал, отец мой из военных, а сам я Великую войну от начала и до победы пешком прошагал. Эх, царица полей! Вот там я после одного случая и решил, что в жизни поменять кой-чего надо.
— После какого случая, если не секрет?
– асскажу. Но потом. Сейчас еще рано, — туманно отозвался Рогов. — Как в следующий раз ко мне заглянешь, так и поговорим. А пока ты вот о чём подумай. И твой дар живника, и ремесло вещевиков — это всё от наших давних предков пошло, они начала заложили. Нешто они только в этом правы были или, может, еще что верное о мире знали, чего мы сейчас не думаем?
— В свою веру обратить пытаетесь? — усмехнулся Натан. — Напрасно, я и христианин не так чтобы ревностный, да и тут от меня проку не будет.
— И не думал даже, — отмахнулся Данила. — Я так, поделиться интересными наблюдениями, которые мне в своё время очень помогли. И раз уж речь зашла… Ты, поручик, поменьше года назад никакую женщину часом не обижал?
— Почему именно такой срок? — подобрался Титов.
Прозорливость старосты его сейчас изрядно обескуражила. Ладно узнать про взыскание в личном деле, мало ли кто в те бумаги нос суёт и какие знакомства водит, но про женщину — откуда?!
— Похоже, — вновь нагнал туману староста и продолжил примирительно, извиняющимся тоном: — Ты прости старика, служивый, я так, о своём, и разговор этот останется между нами. Я, может, из ума уже давно выжил, а тут случайно в цель попал. Фокусы это всё. Вот как в следующий раз приплывёшь, так мы с тобой о другом поговорим, а сейчас — не забивай голову. У тебя и без меня хлопот довольно.
Титов согласился, даже подумал о том, что пора возвращаться в город, но чувство долга не пустило. Он еще некоторое время расспрашивал Рогова о делах общины, об отношениях с горожанами, о том, как живётся язычникам на острове, почему они обосновались именно здесь. Отвечал Данила спокойно, ровно, и больше не пытался ввести поручика в заблуждение туманными речами. Говорил, что место хорошее, люди добрые и поселиться разрешили, вот и прижились. И земли им хватает, и рыбы, и всего прочего, и не обижает никто. В общем, живи да радуйся.
А всё равно Натану нет-нет да и виделась какая — то чертовщина. То глядел староста по — особенному, то шелестело что — то за печкой. «Кот», — заверил огов, проследив направление взгляда гостя. То деревянные божки из красного угла косились как — то очень недобро, негостеприимно. Высидел здесь Титов с четверть часа, спросил всё, что пришло в голову, а потом засобирался обратно.
Хозяин поднялся с ним вместе, молча проводил до пристани, где распрощался и остался стоять наверху лестницы.
Лодочник не подвёл, действительно сидел в своём катере и, кажется, дремал. Поручик опустился на колени на краю пирса, снял фуражку, дотянулся и поплескал в лицо студёной речной водой, на макушку полил, по — собачьи отфыркался и встряхнулся, борясь с желанием совсем окунуть голову.
И выпрямившись, неожиданно понял, что — отпустило. В голове прояснилось, и вся нелепость собственных мыслей представилась смешной. Вода словно смыла все странные чувства, пробудила от затянувшегося полусна. Разговор с Роговым предстал вдруг в ином, понятном свете, и Натан тихо засмеялся себе под нос, спрыгнув в катер.