Углич. Роман-хроника
Шрифт:
– Здесь нас не сыщут. А вот и мои хоромы. Заходи, милок.
В избе, несмотря на погожий майский день, было так темно, что ничего не было видно. Тимоха, чтобы ничего не опрокинуть, присел на порог.
– Погодь, милок, сейчас лучину запалю.
Посадский пошарил на шестке печи кусок бересты и сунул ее в тлеющие угли. Береста закрутилась, зашипела и вспыхнула. Мужик поджег сухую щепку в светце, и изба слегка озарилась тусклым светом.
– Тебя как звать-то?
–
– А меня Гришкой… Ловко же ты по хвастуну Годунову вдарил. Теперь надолго запомнит.
– А чего у тебя, Гришка, волоковые оконца соломой забиты.. Не зима еще.
– И вовсе не забивал. Это ребятишки озоруют. У нас в Зарядье всякого наглядишься.
Изба, как и у большинства бедняков, топилась по черному. Дым, прокоптив стены, клубами выходил через узкие волоковые оконца. Обычно хозяева мыли стены перед великими праздниками: Рождеством Христовым и Пасхой. Но изба Гришки была настолько закоптелой, сирой, и неприбранной, что Тимоха невольно спросил:
– Жена-то у тебя есть?
– Была да сплыла. Третий год бобылем84 живу, Тимоха.
– Худо. По себе знаю. У меня жену и ребятенок моровая язва85 унесла, - приврал Бабай.
– С тех пор тоже бобыльствую.
– Вона… А чем кормишься?
– Да по-всякому приходится, Гришка. То кузнец какой-нибудь подрядит, дабы молотом постучал, то кожевник - кожи мять. По всякому, - продолжал врать Тимоха.
– То-то тебя силушкой Бог наградил. Семка Годунов, чу, не скоро очухается. Смел ты, Тимоха… Далече живешь?
– Я-то?
– Бабай не был готов к ответу. Но надо что-то быстро придумать.
– А нигде.
– Как это?
– Когда-то за Скородомом жил, в одном из сел, а когда после моровой язвы жену и детей схоронил, то по кабакам стал ходить и всё промотал. Даже избенку свою пропил. А когда спохватился и пить перестал, было уже поздно. Ныне - меж двор скиталец. Ни кола, ни двора, ни мила живота. Всей одёжи - дырявая шапка да онучи. Вот так-то, Гришка…А ты-то как до такой жизни дошел?
Гришка помолчал, повздыхал, а затем сумрачно поведал:
– Я-то малость получше тебя жил. В мелких приказных людях ходил. Скрипел пером гусиным в государевом Поместном приказе. 86 Окромя думного дьяка, было у нас еще трое рядовых дьяков, пяток подьячих и десяток писцов. Работы - завались! Приходили в приказ чуть свет и уходили в затемь. Ну да это всё ничего: не голодовали. Но тут беда приключилась. Похвалился я как-то сдуру, что у меня жена красоты невиданной. Дьяк Михайла Битяговский услышал и на ус намотал…
– Кто, кто?
– насторожился Тимошка.
– Дьяк Битяговский, сказываю. Аль слышал про такого?
– Да нет, - закашлялся Тимоха.
– Знавал одно Битягу, так тот в кожевниках ходил. Продолжай свой сказ, Гришка.
– Сказываю. Не прошло и недели, как Битяговский в гости напросился. Хочу-де поглядеть, как мои писцы поживают. Я тогда-то в Зарядье на улице Великой жил, избу имел добрую. Привел к себе дьяка, а тот как увидел мою супругу, так и сомлел весь. Васёна у меня и впрямь была раскрасавицей. Одно плохо, - вздохнул Гришка.
– Чад почему-то не могла мне родить. Битяговский же посидел чуток, а потом приказал:
– Сбегай, Гришка, в кабак на Варварку да принеси скляницу доброй медовухи.
Алтын87 сунул. А когда к избе вернулся, то услышал крики Васёны. Влетел стрелой. Гляжу, Битяговский мою жену на лавку повалил, а та вырывается. В ярость вошел и шмякнул дьяка по уху, да так крепко, что у того из уха кровь хлынула. Битяговский закричал и затопал ногами:
– В темницу засажу, пес!
– За какие грехи, Михайла Демидыч? Ты ж мою жену помышлял обесчестить.
– Поклеп! У тебя видоки88 есть?
– Жена.
– Не говори чепуху, дурья башка. Ни по «Правде Ярослава», ни по царевым указам баба не может быть видоком.
– И у тебя нет, дьяк.
– Опять дурак набитый. Весь приказ ведает, что я к тебе в гости пошел. Мои видоки доподлинно всё сыщут. Аль сомненье берет?
– Да уж ведаю суды праведные.
– А коль ведаешь, миром поладим. Завтра же бумагу состряпаешь, что уходишь из приказа по своей доброй воле, а избу свою новому писцу отказываешь.
– А мне с женой куда податься?
– Без избы не останешься.
– А коль не захочу тебя слушать, дьяк?
– За избиение государева человека в застенок пойдешь, и сидеть в нем будешь, пока не сдохнешь. Так что выбирай, Гришка.
Вот так я и оказался в этих хоромах. А чего поделаешь? Из суда, что из пруда - сух не выйдешь.
– Это уж точно. Судья в суде, что рыба в пруде. Бесполезно тягаться… А с женой что приключилось?
– И самому невдомек. После испуга, кой она испытала, будто порчу на нее напустили. Никакой хвори, кажись, у неё и не было, но как-то разом увяла, и чахнуть стала. Так и преставилась. Дьяк Битяговскй, чу, с всякими чародеями знался. К царю Ивану Грозному их доставлял. Тот всё помышлял год смерти своей изведать, а колдуны, ведая жуткий нрав государя, правды ему не сказывали. До ста лет-де проживешь, царь-батюшка.
Гришка замолчал, а затем произнес: