Угловая комната
Шрифт:
– Узнай у Людмилы Ивановны, как часто она к нему ездила.
Я и так знал: дважды в месяц. Электричка, потом автобус – как в студенческие времена.
– Совсем не изменился, – повторила мама.
Ох уж эти мертвые – они отданы нам на милость, да.
Гдето зазвонил бабушкин телефон: видимо, привезли. Мы с мамой и Ольгой Павловной вы шли в коридор – там уже одевались Вера с Ниной, в тамбуре обувался Миша, попрежнему в наушниках. Я взял фотографию в кухне, зашел в спальню за гвоздиками. Бабушка стояла у шкафа, рассматривала плечики с жакетами. Наконец сняла один, сказала мне:
– Обещают
Я ответил, что есть джемпер. Запоздало вспомнил про Микки Мауса, но бабушка успела закрыть шкаф. Я вынул из вазы гвоздики, нашел в коридоре рюкзак, вышел на лестничную площадку.
Ольга Павловна занимала половину лифта, Вера и Нина коекак заняли вторую половину – лифт уехал. Миша сказал, что спустится по лестнице. Я почти пошел за ним, но вдруг подумал, что там внизу отец. Понял, что не сделаю и шага, что никуда не тороплюсь. Пускай лифт ползет себе до первого этажа, берет на борт еще какихнибудь пассажиров, везет их, скажем, на третий, пятый и седьмой, а потом поднимается за нами: мы тут, никуда не денемся. Бабушка закрыла тамбурную дверь, над лифтом вспыхнула единица – внизу зашумели двери. Мама снова нажала на кнопку, через полминуты лифт раскрылся – безнадежно пустой. Еще через полминуты мы вышли на первом, сразу услышали Верин плач. Бабушка чтото зашептала, мама спо ткнулась на предпоследней ступеньке. Я нащупал кнопку, открыл дверь.
На пятачке перед подъездом стоял гроб: фио летовый бархат, грубые черные кружева, две переносные подпорки. Вокруг – Вера, Миша, Нина и Ольга Павловна неровной линией. Через проулок – пазик, у пазика – трое мужичков: один – в пиджаке, двое – в темносиних комбинезонах. Тот, что в пиджаке, – должно быть, старший – отделился от остальных, зашагал нам навстречу; я разглядел за ним прислоненную к багажнику крышку: тот же фиолетовый бархат и распятие – блестящее, точно из фольги.
– Вы заказчик? – спросил мужичок то ли у меня, то ли у мамы.
– Я, – сказала бабушка.
– Все спустились?
Бабушка огляделась.
– Все.
– Мало вас, – заметил мужичок.
И потом громко:
– Тем, кто не поедет на кладбище, нужно попрощаться: обойти гроб справа по кругу и поцеловать иконку. Понятно?
– Понятно, – сказала бабушка, прошла мимо мужичка и встала у гроба. Я шагнул за ней – и разом увидел обитое белым нутро и отца, господи, тоже белого, словно мерцающего, нет, не могу – отвел взгляд, встал рядом с Верой. Вера повернулась ко мне, заплаканная, сказала:
– Не узнать.
Я хотел ответить, попытался вспомнить, представить: вот бархат, белый атлас внутри, и – что? – пустота. Снова посмотрел на гроб, понял, что не могу удержать в голове образа, что в глазах – одно белое пятно, отороченное черным кружевом, что мужичок третий раз говорит мне:
– Встаньте с портретом вот здесь. Слышите, эй?
Я отдал Вере гвоздики, прошел к гробу какой то замысловатой траекторией: за спинами Миши (всё еще в наушниках), Нины (шептавшей Ми ше, чтобы вынул наушники), Ольги Павловны (быстробыстро крестившейся). Остановился там, куда показывал мужичок, выставил перед собой фотографию.
– Всё, начинайте, – сказал мужичок.
Но никто не начинал. Мужичок повторил:
– Начинайте.
– Что начинать? – спросила
– Я же объяснил. Кто не едет на кладбище, подходим прощаться: обходим гроб, целуем иконку. Начинайте.
Но никто не начинал.
– Оля, – негромко сказала бабушка, – ты же не поедешь на кладбище. Прощайся.
Ольга Павловна перестала креститься, посмотрела на бабушку так, будто бабушка сказала чтото возмутительное, наконец ответила:
– А я поеду, – и опять ничего.
– Ну, – сказал мужичок както неловко, – если все едут, то поедемте.
Двое в комбинезонах ожили, открыли незаметный люк в задней стенке кузова, быстро затолкнули крышку гроба в салон. Мужичок скомандовал садиться: первой к пазику зашагала Ольга Павловна – словно торопилась, боялась передумать, за ней остальные – все, кроме бабушки. Бабушка стояла у гроба – я вдруг заметил, что она плачет: по щекам две ровные струйки. Она наклонилась – может, одернула кружева или разгладила атлас – я попрежнему не различал, что там, в гробу, – есть ли там вообще чтото?
– Поедемте, – настаивал мужичок. – У моста пробка, а отпевание – в двенадцать.
Подошли двое в комбинезонах, готовые отправить гроб вслед за крышкой – в тот же люк. Я коснулся бабушкиного плеча, позвал ее – неуверенно, даже както беспомощно; бабушка вздрогнула и заговорила, обращаясь в пустое пространство над гробом:
– Отмучился, теперь всё. Ты уж прости нас – все мы грешные.
– Поедемте, – в третий раз сказал мужичок.
И бабушка кивнула:
– Поедемте.
Мы двинулись к пазику, гроб – следом: я расслышал, как выдохнули двое в комбинезонах, как скрипнули, избавившись от ноши, подпорки, как потом они схлопнулись одна за другой – видно, их сложил мужичок. Мы уже поднимались – бабушка неожиданно остановилась на первой ступеньке, повернула ко мне лицо, совершенно сухое, спокойное. Сказала:
– Нужно в кафе позвонить – сказать, что будет семеро вместо шести. Хотя…
Она поднялась в салон и спросила:
– Оля, ты только на кладбище? Или и помянуть поедешь?
Ольга Павловна ответила – почти не раздумывая:
– Поеду. Помяну.
Бабушка опять повернулась ко мне, посмотрела устало, но промолчала.
Ольга Павловна и Вера сели вместе – слева, у самой двери. Точнее, села Ольга Павловна, а Вера коекак уместилась на оставшемся краешке сиденья. Остальные сели по одному. Нина – справа, спиной к водителю, чтобы не дай бог кто нибудь не сел рядом, бросила сумку на сиденье напротив. Миша – за Ольгой Павловной. Мама – через проход от Миши, уткнулась в окно – вероятно, чтобы не смотреть на Нину. Бабушка показала мне сесть, а сама осталась у двери.
– Отпеваем на Новом Федяковском, – сказала она, когда мужичок поднялся в пазик. – Знаете, да?
– Знаю, – ответил мужичок. – Хороним там же?
– Нет, на Старом.
– На Старом разве еще хоронят?
– Мы в родственную могилу.
Я сел рядом с мамой, думая, что бабушка сядет с Мишей, но бабушка, договорив с мужичком, прошла в конец салона и села на боковое си денье. Мама тут же подтолкнула меня локтем, чтобы тоже сел сзади, чтобы был рядом с бабушкой. Я встал, дошел до бабушки – бабушка подвинулась, чтобы я мог сесть. Я сел – кроссовки уперлись во чтото, я опустил взгляд. Гроб.