Уголек в пепле
Шрифт:
Кинан с удивлением поднял на меня глаза.
– У меня просто нет выбора, если я хочу спасти единственного родного человека, который у меня остался. Поэтому… – Замолчи, мне хотелось сказать. – Не усложняй все еще больше.
Что-то вроде смущения промелькнуло в его лице, и презрения в его взгляде поуменьшилось.
– Извини, – сказал Кинан неохотно, но даже такое извинение лучше, чем совсем никакое. Я порывисто кивнула, подметив в то же время, что его глаза не голубые и не зеленые,
Ты увидела его глаза, Лайя. А значит, ты в них смотришь. А значит, ты должна прекратить в них смотреть. Запах мази щипал ноздри, и я сморщила нос.
– Это чертополох? – спросила я.
Он пожал плечами, и я взяла из его рук бутылек и еще раз понюхала.
– В следующий раз попробуйте лимонник. По крайней мере, он не пахнет как козий навоз.
Кинан взметнул огненную бровь, обматывая мне руку марлей.
– Ты разбираешься в лекарствах? Полезное умение. Твои дедушка с бабушкой были лекарями?
– Дедушка. – Было больно говорить о Поупе, и я надолго умолкла, потом продолжила: – Он взялся учить меня по-настоящему всего полтора года назад. А до этого я просто смешивала лекарства для него.
– Тебе нравится это дело? Лечить?
– Это просто работа. – Большинство книжников, кого не увели в рабство, становятся чернорабочими: батраками, уборщиками или портовыми грузчиками – каторжный труд за жалкие гроши. – И мне с ней повезло. Хотя когда я была маленькой, я мечтала стать жрицей.
Губы Кинана тронула слабая улыбка. Казалось бы, мелочь, но все лицо его вмиг преобразилось, и на душе от этого стало легче.
– Сказочницей племени кочевников? – спросил он. – Только не говори, что ты веришь в мифы о джиннах, ифритах и духах, что крадут детей по ночам.
– Нет. – Я вспомнила облаву. Затем маску. И вся легкость тотчас испарилась. – Мне не нужно верить в сверхъестественное. Особенно сейчас, когда наяву все хуже, чем в кошмарных снах.
Кинан замер. Подняв глаза, я посмотрела на него, удивленная столь внезапной неподвижностью. У меня сбилось дыхание от той муки, что обнажилась в его взгляде, от горечи, что говорила о том, как знакома ему эта боль. Выходит, и ему выпала такая же тяжкая участь. А может, и хуже. Затем выражение его лица вновь стало отстраненным, а руки продолжили работу.
– Верно, – согласился он. – Слушай внимательно. Сегодня в Блэклифе был день выпуска. Но мы только что узнали, что в этом году церемония проходит по-другому. Будет нечто особенное.
Он рассказал мне об Испытаниях и четырех Претендентах. Затем изложил суть моего задания.
– Нам нужно разузнать три вещи: какие будут Испытания, где они проходят и когда. Причем нам надо это узнать до того, как они начнутся, а не после.
В голове роились десятки вопросов, но я ни о чем не спросила, боясь, что он сочтет меня совсем глупой.
– Как долго я буду в Академии?
Кинан пожал плечами и закончил бинтовать мои руки.
– Мы почти ничего не знаем об Испытаниях, – сказал он. – Но трудно представить, что это займет больше нескольких недель, самое большее – месяц.
– Думаете, Дарин продержится так долго?
Кинан не ответил.
Спустя несколько часов, на исходе дня, мы с Кинаном и Саной оказались в доме пожилого кочевника в Квартале чужестранцев. Облаченный в просторные одежды, он больше походил на доброго дядюшку, чем на посредника Ополчения. Когда Сана объяснила, что от него требуется, он оглядел меня, скрестив руки на груди.
– Категорически нет, – сказал он с сильным серранским акцентом. – Комендант съест ее живьем.
Кинан бросил на Сану многозначительный взгляд, словно говоря: ну а что вы ожидали?
– Со всем уважением, – обратилась Сана к кочевнику, – могли бы мы…
Она жестом указала на решетчатую дверь, и оба скрылись в другой комнате. Сана говорила слишком тихо, и я не могла расслышать ее слов, но что бы это ни было, похоже, оно не работало. Даже через решетку я видела, как кочевник качал головой.
– Он не согласится, – сказала я.
Кинан, стоящий рядом со мной, привалился к стене с равнодушным видом.
– Сана убедит его. Она ведь не просто так лидер фракции.
– Мне бы хотелось сделать что-нибудь…
– Постарайся выглядеть немного смелее.
– Что, как ты?
Я попыталась придать лицу отрешенное выражение, в котором эмоций было не больше, чем в приваленных к стене листах шифера, и устремила взгляд вдаль. Кинан коротко улыбнулся и словно помолодел на годы.
Я потерла босой ногой расстеленный на полу густой ковер с гипнотическими узорами. Повсюду были разбросаны подушки, расшитые крохотными зеркалами. Лампы с разноцветными стеклышками свисали с крыши, ловя последние лучи солнца.
– Мы с Дарином как-то пришли в такой же дом продать джем Нэн, – я дотянулась и потрогала одну из ламп. – Я спросила его, почему у кочевников всюду зеркала, и он сказал…
Воспоминания, острые и свежие, пронзили сознание. Боль за брата, за дедушку и бабушку забилась в груди с такой неистовой силой, что я закрыла рот.
Кочевники считают, что зеркала отражают зло, сказал Дарин в тот день. Он достал свой альбом и, пока мы ждали торговца кочевника, начал рисовать угольком, искусно передавая сложное плетение решетки и фонарей маленькими быстрыми штрихами. Очевидно, джинны и духи не могут выносить собственного вида. После этого я задавала брату еще множество вопросов, и он на все отвечал с обычной спокойной уверенностью.
Порой я удивлялась, откуда он так много знает. И только сейчас поняла – Дарин всегда слушал больше, чем говорил, наблюдал, запоминал, учил. Так же, как делал Поуп. Боль в груди стала невыносимой, и в глазах внезапно горячо защипало.