Уголек в пепле
Шрифт:
Минуты тянулись. Внутри повозки сгустилась такая тьма, что я чувствовала себя слепой. В таких повозках Империя увозит детей книжников, порой совсем еще крох – двух-, трехлетних, отрывая их, плачущих, от родителей. Никто не знает, что с ними происходит после, где они и что с ними. Повозки-призраки так и называются, потому что тех, кто исчезает в них, больше никто никогда не видит.
«Не думай об этом, – шепчет мне Дарин. – Сосредоточься на своем задании. На том, как ты спасешь меня».
Пока я прокручивала в голове инструкции Кинана, повозка начала карабкаться в гору, двигаясь до ужаса медленно. Жара стала невыносимой, и когда я почувствовала,
В углу повозки что-то блеснуло, темное, ползучее. Я хотела, чтобы это оказалось животное – мышь или даже крыса. Но затем существо обратило на меня свои глаза, яркие и хищные. Это снова случилось! Существо оказалось тенью, одной из тех, что я видела в заброшенном доме в ночь облавы. Я сходила с ума! Проклятье! Я закрыла глаза, желая, чтобы тень растворилась. Но она не исчезала. Тогда я ударила ее дрожащей рукой.
– Лайя…
– Убирайся прочь. Тебя не существует.
Тень придвигалась все ближе. Не кричи, Лайя, – успокаивала я себя, отчаянно кусая губы. – Не кричи.
– Твой брат мучается, Лайя, – существо так отчетливо проговаривало каждое слово, будто желало, чтобы я не пропустила ни звука. – Меченосцы пытают его медленно и с удовольствием.
– Нет! Ты существуешь только в моей голове.
Тень засмеялась, будто разбилось стекло.
– Мы реальны, как смерть, маленькая Лайя. Реальны, как раздробленные кости, как вероломные сестры, как ненавистные маски.
– Ты лишь в воображении. Ты моя… моя вина, – я схватилась за браслет матери.
Тень обнажила хищный оскал, подобравшись ко мне на расстояние шага. Но вдруг повозка остановилась, и существо, бросив на меня последний, полный злобы взгляд, исчезло с недовольным шипением. Спустя несколько секунд дверцы открылись. Передо мной возвышались запретные стены Блэклифа. Их мощь угнетала, сводя с ума.
– Глаза вниз, – работорговец отцепил меня от перекладины, и я, пересилив себя, посмотрела под ноги, на мощеную улицу. – Говори с Комендантом, только если она сама заговорит с тобой. Не смотри ей в глаза – она секла рабов и за меньшее. Когда она даст тебе поручение, выполняй его быстро и хорошо. Она будет уродовать тебя в первые недели, но, в конечном счете, ты ей еще спасибо за это скажешь. Если рубцы будут страшные, курсанты-старшекурсники не станут тебя слишком часто насиловать.
– Последняя рабыня продержалась две недели, – продолжил работорговец, не замечая, что меня бьет дрожь. – Комендант весьма огорчилась по этому поводу. В том моя вина, конечно – я должен был предупредить девушку. По-видимому, она чокнулась, когда Комендант прижгла ее раскаленным железом. Бросилась со скалы. Никогда так не делай. – Он взглянул на меня твердо, как отец, предостерегающий заблудшего ребенка от бродяжничества. – Или Комендант решит,
Работорговец кивнул в знак приветствия стражникам, стоящим на воротах, и потянул меня за цепь, как собаку. Я поплелась за ним. Изнасилование… увечья… каленое железо. Я не смогу сделать этого, Дарин. Не смогу.
Меня захлестнуло желание бежать, столь мощное, что я замедлила шаг, остановилась и отстала от работорговца. Внутри все свело, и я думала, что заболела. Но работорговец сильно дернул цепь, и я заковыляла вперед. Мне некуда бежать, осознала я, когда мы прошли под железной, в шипах, воротной решеткой Блэклифа, опускающейся за нашими спинами. Мы оказались на земле, о которой ходило столько легенд. Теперь некуда идти. И не существует другого способа спасти Дарина.
Я уже здесь. Больше нет пути назад.
12: Элиас
Через несколько часов после того, как меня назвали Претендентом, я покорно стоял рядом с дедом в холле его особняка, больше похожего на пещеру. Мы приветствовали гостей, прибывающих на мой выпускной вечер. Хотя Квину Витуриусу уже исполнилось семьдесят семь, женщины до сих пор краснели, когда он смотрел им в глаза, а мужчины морщились, здороваясь с ним за руку. Свет лампы окрасил его густую белоснежную шевелюру золотистыми бликами, и, глядя на то, как он, возвышаясь над всеми, кивает каждому гостю, я невольно представил сокола, что взирает на мир с высоты.
К восьмичасовому колоколу особняк заполнили самые знатные семьи патрициев и самые богатые торговцы. Единственные плебеи здесь – конюхи. Мою мать на празднество не пригласили.
– Наши поздравления, Претендент Витуриус, – усатый мужчина, возможно, мой кузен, потряс мою ладонь обеими руками, выбрав тот титул, которым нарекли нас Пророки во время выпуска. – Или я должен сказать, ваше Императорское Величество?
Человек осмелился взглянуть на деда с угодливой улыбкой. Но дед не удостоил его вниманием. И так продолжалось всю ночь. Люди, имена которых я не знал, обращались со мной так, будто я их давно потерянный сын, или брат, или кузен. Половина из них, возможно, и в самом деле приходились мне родственниками, но прежде их никогда не волновало мое существование.
Подхалимы перемежались друзьями – Фарисом, Дексом, Тристаном, Леандром, но больше всех я ждал Элен. После того, как мы приняли клятву, семьи выпускников хлынули на поле, и Элен увели родственники прежде, чем я успел перемолвиться с ней хоть словом. Думала ли она об Испытаниях? Придется ли нам сражаться друг с другом? Или мы будем заодно, как бывало всегда с самого поступления в Блэклиф? Каждый мой вопрос порождал все больше и больше других. И больше всего меня терзала мысль: как мое назначение Императором, что само по себе мне отвратительно, может привести к заветной цели: «истинной свободе души и тела»? Одно лишь ясно: как бы я ни хотел сбежать из Блэклифа, с Академией еще не покончено.
Вместо положенного месяца нам дали только два дня отдыха. Затем Пророки потребуют, чтобы все курсанты – даже выпускники – вернулись в Блэклиф, чтобы стать свидетелями Испытаний.
Когда наконец Элен в сопровождении родителей и сестер появилась в доме моего деда, я забыл поприветствовать ее. Я уставился на нее во все глаза. Она поздоровалась с дедом, такая изящная и блистательная в своих доспехах с развевающимся черным плащом. Ее серебристые волосы блестели в свете свечей и ниспадали волнами.