Угонщики
Шрифт:
– Хватит, больше не могу, – прошептал Тима и постарался переключиться на творчество, не просто было вспоминать детские годы, унесшие с собой так много хорошего. Ведь остаться сиротой при живой матери дано не каждому и жить с таким бременем не просто.
Тимофей
Еще с юношеских лет он восторгался знаменитым итальянским философом-мучеником, который подобно Сократу отдал жизнь за право свободно излагать свои мысли – то самое право, которое сейчас, в начале XXI века, вновь агрессивно оспаривают политики и церковники всех мастей.
Тимофей прочитал основные труды Бруно: «О причине, начале и едином», «О бесконечности, вселенной и мирах», «О героическом энтузиазме» – и убедился в поразительном сходстве их мировоззрений. Как известно, Джордано считал мироздание бесконечным и проповедовал идею бесчисленного множества миров, которые населены разумными существами. В основе всех этих миров лежит некая мировая душа или творческая энергия, образуя их движущее начало.
Стоя перед мольбертом, Тимофей пристально изучал незаконченный портрет прекрасного человека, привязанного к инквизиторскому столбу, водруженному посреди римской площади Цветов. При этом наш художник поневоле задумался о том, какая же он сам мелкая и ничтожная личность со всеми своими микроскопическими проблемами…
Чтобы избавиться от невыносимого чувства стыда, Тимофей решительно выдавил из тюбиков масляную краску, взялся за кисть и приступил к работе. И на душе сразу полегчало…
Глава 21
Значит, не настолько я красива внешне…
Марфа Никодимовна Жеребцова явилась в свою галерею «Жеманико» в начале двенадцатого утра. Госпожа Жеребцова была женщиной неопределенного возраста и не менее неопределенного телосложения – иначе говоря, это была грузная, бесформенная туша, колыхавшаяся при ходьбе и облаченная в пестрый индийский балахон. Сальные волосы, обильно смазанные воском, она зачесывала назад, закрепляя на затылке перламутровым ободком. Бледное полное лицо сильно уродовал маленький нос-пятачок, а редкие желтые зубы казались чрезмерно большими и чрезмерно желтыми. При этом, несмотря на всю свою вялость и неповоротливость, Марфа Никодимовна обладала на редкость шустрыми и подвижными глазами, что придавало ее облику ту долю лукавства, когда хотелось сказать: «А ведь мадам-то себе на уме…»
– Как дела? – спросила она у Софьи, которая уже с утра была на месте и, от нечего делать, перелистывала журналы.
– Всё нормально. Здравствуйте, Марфа Никодимовна.
– Привет. Я, в общем-то, ненадолго. Если придет Тимофей, передай ему это, – мадам Жеребцова достала из своей объемистой сумки запечатанный конверт и вручила девушке.
Конец ознакомительного фрагмента.