Угроза вторжения
Шрифт:
Ашкенази выключил телевизор, дальше можно было не смотреть.
Дверь ему открыл Перальта. Окинул взглядом с головы до ног и кивнул, шире распахнув дверь.
— Я был уверен, что вы вернетесь, господин Ашкенази, — сказал он по-русски с едва уловимым акцентом. — Не удивляйтесь. В роду Перальта все мужчины были купцами или корсарами. А две эти близкие профессии развивают способности к языкам. Не предлагаю сесть. Как понимаю, разговор будет кратким. — Он вскинул острый подбородок. — Слушаю вас.
Ашкенази засопел, вытер мятым платком лицо.
— А господин Карлос?
— Увы, он не может к нам присоединиться.
Из-за дверей спальни донесся слабый мальчишеский стон. Ашкенази крякнул, догадавшись. Перальта даже бровью не повел, только чуть дрогнули уголки тонких губ.
— Я жду, господин Ашкенази.
— Да, да, конечно… Только между нами. У Гоги крупные неприятности.
— Это я понял, посмотрев его выступление. Они отразятся на контракте?
— Непременно. — Ашкенази закрыл глаза, как перед прыжком с вышки. — Я могу вывести на человека, который сейчас контролирует товар. Все три контейнера находятся у него.
— Его условия?
— Он возвращает товар и выплачивает неустойку за каждый день задержки. Кроме этого, он вносит в дело свой капитал.
— Занятно. Что хотите вы?
— Это я решу с ним.
— Значит, и остальное мы решим с ним. Когда встреча?
— Организую за два дня.
— Завтра, господин Ашкенази. Время не ждет. Он протянул руку. Пальцы были точеные, как у музыканта. Но хватка оказалась железной.
Ашкенази поморщился и через силу улыбнулся.
Ашкенази, сменив двух частников, добрался до Планерной. Племянник, слава богу, был дома.
Зорик был самым умным из молодой поросли рода Ашкенази. Раньше детей принудительно сажали за фортепьяно. Музыка — это кусок хлеба. Белого, а не серого, заводского. Только сейчас времена изменились, и детей усадили за компьютеры.
— Все, дядя Саша. — Мальчик закончил набирать столбики цифр и колонку слов. — Куда пересылаем?
— На обороте листка что-то написано. Я по-вашему не понимаю.
— А! Это адрес компьютерной почты. Сейчас. — Тонкие пальчики забегали по клавиатуре.
«Ох, какой бы вышел из мальчика пианист, — вздохнул Ашкенази. — Что за времена, боже ты мой! В музыке хоть есть душа, а где она в этом железном ящике? Нет, или я что-то не понимаю, или этот мир окончательно сошел с ума».
— Все, дядя. — Мальчик развернул кресло на колесиках.
— Так быстро? Ты у меня светлая голова, Зорик. Ашкенази погладил мальчика по жестким кудряшкам. — Слушай, а можно найти тот адрес, откуда мы отправили этот, как его… Файл, да?
— Нет. Выключи компьютер или отключи модем — и тебя нет.
— Это они хорошо придумали, — сказал сам себе Ашкенази, порвав бумажку на мелкие клочки.
— Дядя, я тут видел одну штуковину. Но это дорого… — Мальчик потупил глаза.
— Никогда не говори мне о деньгах, золотко! — Ашкенази прижал голову мальчика к своему тугому животу. — Деньги, потраченные на детей — это деньги, пожертвованные богу.
Он смахнул с глаз слезы. «Знал бы ты, золотой мой, что мы сейчас наделали! Не для твоей головки все это. Нет, что угодно, только не это… Для них, все только для них. Пусть детям будет хоть немножечко лучше, чем их отцам, а, Господи? Иначе, скажи мне, чего ради жить? Что же ты все молчишь… Смотришь на все это и молчишь!»
Он уткнулся лицом в жесткие кудри мальчика и зарыдал.
Когти Орла
Костик встрепенулся, услышав писк ожившего модема. Отбросил книжку
Прочитав полученный файл, Костик закрыл на дверь ключ и запустил все три компьютера. Пока шла загрузка, он сложил ладони, как на молитве. Если бы кто-нибудь попытался разобрать слова, он бы ничего не понял.
— Хан ня син го! — резко выдохнул Костя, хлопнув острым костистым кулаком о раскрытую ладонь.
Норду
Получил номера счетов. Срочно передайте данные дешифровки паролей.
Обстановка на объекте крайне опасная. Прошу организовать отход.
Бруно
Все необходимое будет передано вам в ближайшие часы. При невозможности отхода приказываю уничтожить все материалы по данной операции.
Цель оправдывает средства
Снайпер прижал трубку телефона к уху, свободной рукой направил рыльце пульта на телевизор и убавил звук.
— Какой вариант? Хорошо. Когда? Понятно. — Он посмотрел на часы. — Успею. Так, отработаю третий вариант. Мы договаривались, что третий дороже. Пятьдесят процентов, идет? Все, до встречи.
Он бросил трубку. Достал из книжного шкафа кассету, сунул в щель видеомагнитофона. Отмотал пленку почти до середины и нажал клавишу.
На экране пошел фильм, снятый скрытой камерой. Один и тот же эпизод повторялся раз за разом. Человек в окружении охраны шел от дверей клуба к машине. Менялось освещение, менялась марка машины и одежда людей. Неизменным оставалось одно — ошибка охраны. Группа, разворачиваясь на крыльце, на несколько мгновений оставляла неприкрытым хозяина.
Снайпер достал винтовку. Спортивный «Маннлихер». Заботливо протер тряпочкой прицел.
Снайпер поймал фигурки на экране в прицел, выждал, медленно выдыхая через свернутые трубочкой губы. Он успел дважды нажать на спуск, пока грудь человека в перекрестье прицела не перекрыла голова охранника. Резко цокнул боек, не найдя в патроннике патрона.
— Минимум два, — сказал он вслух.
Он работал на людей, боящихся смерти, как собственной, так и чужой. Смерть была частью жизни, неотъемлемым фактором игр, в которые они играли. Но они боялись ее. Как верующий старается не произносить имя бога своего всуе, эти люди говорили «устранить», «вывести из игры», «ликвидировать угрозу», «окончательно решить проблему». Но как ее ни называй, смерть остается смертью. Снайпер любил свою работу и любил смерть. Себя он считал безликим посланником Всемогущей, верил, что ему дано право ставить последнюю точку в запутанном жизнеописании своих жертв. Это вносило в его работу привкус мистики и запредельного. Он знал, что рано или поздно Смерть призовет и его, он был готов к этому. Удачный отход с выстрела он расценивал как добрый знак, кровь жертвы умасливала злого бога, которому он верно служил и чьей непостижимой воле вверил свою жизнь. Он с радостью брался за самые трудные акции, в эти мгновения Смерть была особенно близко, он чувствовал ее за плечом, упершимся в приклад винтовки. И пальцы сладострастно вздрагивали, лаская грациозно-хищный изгиб спускового крючка, оттягивая момент выстрела, позволяя Смерти еще раз выбрать: взять его или того — пойманного — в равнодушный зрачок прицела.