Ухабы грядущих дорог. Мистический роман
Шрифт:
Оно достигается с помощью ежедневной кропотливой работы. Изменять и обновлять атомарную и молекулярную структуру предмета сложно, но, вполне, можно.
– Мне очень приятно, что я в курсе всего того, что ты делаешь, Родион, – признался Гиров. – Благодаря тебе я знаю и умею гораздо больше, чем все остальные. Я теперь уверен в том, что в Мироздании может существовать буквально всё, что возможно представить разумом. К примеру, подземная авиация.
– На вид, вроде, умные мужики, – заметил Снегирёв, – а несёте какой-то бред. Если вам
– Блеф! – возразил Платонов. – Ты просто юный шизофреник, Ваня! Почему тебя должны все знать? Ты что… двуногое солнце?
– Что-то около этого, – на полном серьёзе согласился с таким диковатым предположением Снегирёв, – я – солнце!
Их «попрыгунчик» остановился на сельской улице перед небольшим деревянным домиком.
Платонов выключил двигатель машины, поставив её на ручник и сказал:
– Приехали! Выходим! Тебя это, Ваня, не касается. Ты сиди в автомобиле и не высовывайся.
– Можешь даже вздремнуть или перекусить, – сказал Гиров. – Там у тебя под ногами стоит сумка. В ней – кое-какая еда. Тебе понравиться. Или просто посиди и поскучай!
Оставив Снегирёва, они направились к скамейке перед небольшим домиком. На ней сидел и грелся под лучами солнца крепкий сухопарый старик с двумя головами. На нём не так уж и плохо сидел изрядно поношенный костюм, смотрелись и рваная рубаха, и стоптанные башмаки. С виду, самый настоящий сельский нищий.
Все его четыре глаза надменно разглядывали непрошенных гостей. В зрачках явно читалась злоба, надменность и неприязнь ко всему существующему.
– Доброе утро, папаша! – поприветствовал его Гиров. – Худо живётся пенсионерам в России?
– Худо и мерзко, – ответил старик. – Что пенсия? Она – полное издевательство над пожилым человеком. Так с кокосового молока на сухие бананы и перебиваюсь.
– Не прибедняйтесь, Виктор Агафонович, – поставил двухголового старика на место Платонов, – у вас ведь очень… персональная пенсия. Далеко не каждый работяга столько получает от государства. Партия, так называемой, справедливости заботится о своих… псах!
Старик встал с места, собираясь уйти в свой небольшой дом.
– Недосуг мне с вами разговаривать, – проговорил старик «хором», сразу двумя своими ртами. – Не имею чести вас знать и не желаю! Меня не интересуют те, кто живёт, как может, всякие лентяи и алкаши! Если вы отсюда не уберётесь, я вызову охрану!
– Ну-ка, старый хрен Моблов, громко и отчётливо приглашай нас в свой дом! – Приказал старику Гиров. – Делай это громко, чтобы все соседи слышали. Произноси эти слова с любовью и приветливо! Говори!
– Попрошу в мой дом, гости дорогие! – заорал старик, выпучив от удивления все свои четыре глаза и мотая головами. – Гостям мы рады всегда!
Всё это он делал помимо собственной воли. Виктор Агафонович пытался взять себя в руки, но у него ничего не получалось. Бесцеремонно Платонов и Гиров вошли в небольшой дворик, а потом и в дом.
Они сразу же обратили внимание на то, что обстановка в его, почти что, лачуге была убогой. Две ветхие комнатки, десятки лет не знавшие ремонта, со старыми сундуками, железная кровать в передней, две старые табуретки и шатающийся стул. Имелась, правда, ещё и лавка.
Одним словом, почти ничего, если не считать ещё допотопного показывающего телевизионного устройства, проще говоря, телевизора, который стоял, где-то, в самом углу горницы. Гиров и Платонов сели на лавку без приглашения. Старик занял одну из табуреток.
– Чем обязан? – пролепетал он. – Имейте в виду, что вашу машину уже заметили строгие и принципиальные люди. Прямо сейчас.
– Не слишком богато живёте, Виктор Агафонович, – не обращая внимания на его угрозы, сказал Платонов. – Вся жизнь на партийной и, как бы, на государственной работе, а в доме ничего нет. Да и самого дома, считай, тоже. Как же так, уважаемый? Что за несправедливость? Почему такое происходит?
– Это не главное, – глаза старика лукаво заблестели, – зато я знавал самого Бо…
– И помогали ему воровать и таким, как он, обирать страну и её народ? Лично и вы грабили честных и порядочных людей! Снимали с нищих последние рубашки! Кроме незаконной олигархии, старались ещё и чиновники, процветающие на поборах. Да и, практически, на убийствах, как вы говорите, простых людей. Так? – Перебил Гиров двуглавого старика. – Конечно же, быть у воды и не замочиться – сложно для таких, как вы.
– Не надо! – возмутился Виктор Агафонович. – Я вступил в Партию Справедливости не по лотерейному билету. Я в ней почти с детских лет, и для меня существует в мире все две национальности: русский и нерусский. Я патриот своей страны!
– Если бы это было так, – сказал Платонов, – то ваша правящая и коррумпированная орава не уничтожала бы сотни тысяч людей самых разных национальностей и, главным образом, русских. Ты – полный отстой! Ты – протухающий мусор на кухне у нерасторопной хозяйки! Его надо вовремя выносить на… помойку.
Конечно, Платонову было, что ещё сказать двуглавому старику, изображающего из себя нищего и обиженного. Но Родион не стал вступать в дискуссии, в никчемную полемику с великим грешником и государственным преступником, обласканным сворой внутренних интервентов и оккупантов, объявивших себя государством. И не только таковым, но владельцами всего того, что принадлежит российскому народу.
Когда Родион был ещё маленьким мальчиком, смотрители из Партии Справедливости ворвались в дом, где он жил со своими родителями, и убили его отца, мать и двух его старших сестёр. Палачи лишили жизни ни в чём не повинных людей только потому, что на них в специальные органы написали донос добрые и всегда улыбчивые соседи.